— Ура! — Я скачу к живой изгороди. — А что я сегодня буду делать?
Каждый день отец дает мне разные задания. Сначала была полоса препятствий — чтобы проверить мою координацию. Потом тренировки на скорость и точность. Потом — охота. Правда, я никак не пойму, нравится мне охота или нет. Вот кролик понравился, это точно.
— Сегодня? Посмотрим, как ты научилась быть хитрой и незаметной.
— Но это уже было вчера, — говорю я.
Мы идем по тропинке меж кустов.
— Вчера ты перехитрила кролика. А сегодня должна будешь перехитрить людей.
Отец берет меня за плечи.
— Если люди чего-то не понимают, они боятся. Тебя они не поймут. И испугаются, если увидят хвост или крылья, поэтому тебе надо их прятать.
Он поправляет на мне плащ, а я стараюсь держаться прямо.
— Прижми крылья, распластай их по спине, пусть будут как вторая кожа. Хвост прячь под юбками, и смотри, чтобы не выскользнул.
Я оборачиваю хвост вокруг ноги.
— Так?
Отец рассматривает меня с расстояния вытянутой руки.
— Вот именно. Ты быстро схватываешь, милая.
Он снова ступает на тропинку, но я медлю.
— А если кто-то увидит хвост или крылья? Что тогда делать?
В два шага отец оказывается рядом со мной, его руки сжимают мои плечи.
— Делай то, что подскажут инстинкты, а потом беги. Не жди погони, лети прямо сюда. Поняла?
Я никогда еще не видела, чтобы отец так смотрел. Напряженно. Решительно. Вот только что-то в его взгляде напоминает мне пойманного вчера кролика. Но что?
— Поняла.
Хватка ослабевает, и мы идем дальше по тропинке.
— Умница. Я не сомневался.
— А что мне подскажут инстинкты? — робко спрашиваю я. От воспоминания о том, что мой инстинкт сделал вчера с кроликом, мне становится неуютно.
— Не волнуйся. Что будет надо, то и подскажут.
— Так я потому и волнуюсь!
— Послушай, ты же не обычный человек. Некоторые части твоего тела — звериные, они знают, что делать. Жало на хвосте справится с любым, кто будет тебе угрожать, а крылья унесут тебя прочь.
Он ерошит мои темные волосы.
— Ты просто совершенство. Еще бы — это же я тебя создал.
Отец все объясняет легко и просто. Пожалуй, с инстинктами я как-нибудь справлюсь.
Когда мы оказываемся в лесу, отец еще раз осматривает меня, а потом ведет в сторону, куда мы еще ни разу не ходили во время прогулок.
— Куда мы идем? — спрашиваю я.
— К дороге. Посмотрим, сможешь ли ты спрятаться на открытом месте, так, чтобы тебя не заметили идущие мимо.
— А что, мне надо будет много прятаться? — спрашиваю я. Так, глядишь, и узнаю что-нибудь о своем предназначении.
— Да, и больше, чем хотелось бы.
— А просто так ходить там, где люди, мне когда-нибудь будет можно? — спрашиваю я бездумно, но стоит мне произнести эти слова, как сердце мое вздрагивает. Обычная девочка, которой я когда-то была, наверное, этого бы и хотела. Я — не хочу. Мне для счастья нужен только папа и розы.
— Не знаю, Кимера. Сейчас об этом все равно рано говорить. У нас есть более важные дела.
Он показывает на человека на козлах повозки, в которую впряжена невысокая лошадка.
— Урок начинается.
По спине у меня проходит волна жара, снизу вверх, потом обратно, вниз, до самого кончика хвоста. Я справлюсь, что бы отец ни придумал. Он будет мной гордиться.
— Что мне делать?
Отец улыбается.
— Подойди поближе, но так, чтобы не привлечь внимания.
Расстояние между мной и этим человеком с каждым шагом становится все меньше. Я изо всех сил прижимаю хвост к ноге, а крылья — к спине, и не дышу. Начинает кружиться голова. Возчик кивает нам, а потом снова переводит взгляд на дорогу и на лошадь.
Есть! От радости я готова взвиться в воздух, но так недолго напугать возчика. Меня распирает пузырящейся радостью.
— Умница, детка, — говорит отец. — А теперь пойдем по дороге.
— Далеко? — спрашиваю я, щурясь от солнца. Никогда еще не видела так много места без единого куста или дерева. Кажется, будто солнце касается моей кожи даже сквозь туго застегнутый плащ.
— До ворот Брайра и обратно.
По пути нам еще несколько раз встречаются плетущиеся по пыльной дороге упряжки, на козлах — возчики, позади — повозка. Попадается несколько женщин и детей. Люди все разные, кто побольше, кто поменьше, толстые, худые, загорелые, светлокожие, но таких, как я, — разноцветных и вообще разных — среди них нет. Они бесхвостые. Крыльев не видно — крылатые здесь только птицы, кружащие в небе у нас над головой. Ни кошачьих глаз, чтобы видеть в темноте, ни твердой, как сталь, чешуи, ни когтей.