Он тоже смотрит на лежащего.
— Как же это так получилось?
— А вот это, моя дорогая, и есть инстинкты.
Интересная штука эти инстинкты. Я с ними наверняка разберусь, и скоро, но неприятно все же знать, что твое тело может действовать по собственной воле. Да, этот человек меня больше не пугает, но мне его жаль. Он же не знал, на что я способна. Если бы знал, то держался бы подальше.
Вот это, наверное, и значит — быть незаметной. Подбираться так, чтобы тебя не заметили, и оставаться неприметной у всех на виду, как я сегодня.
Сердце пронзает боль.
— Давай-ка перетащим его на обочину, — говорит отец.
Я поднимаю голову.
— Зачем?
Отец морщится.
— Если его увидят, пока он не придет в себя, пусть думают, что это просто пьяница. Пока не надо, чтобы люди знали, на что ты способна.
Я беру человека за ноги, отец — за руки, и вместе мы тащим обмякшее тело в тень деревьев. Земля у меня под ногами подрагивает. Опустив человека наземь, я иду обратно к дороге.
По дороге несется пара черных лошадей. Тяжелые копыта ударяют по глине, выбивая облака пыли. За лошадьми летит повозка, сидящий в ней человек судорожно цепляется за вожжи. С треском лопается ремень упряжи, и лошади несутся еще быстрее. Я стою как завороженная, ужас сковывает мне ноги, а лошади все ближе и ближе.
— Ким! — кричит отец и дергает меня в сторону. Сердце уходит в пятки — огромные лошади проносятся мимо. Поднятый ими ветер треплет мой плащ. Отец прижимает меня к себе и держит до тех пор, пока я не перестаю дрожать.
— Запомни, — шепчет он, — если на тебя несется что-то большое, ты должна бежать. Поняла?
— Поняла, — говорю я, но на самом деле ничего не понимаю. — А почему мне инстинкты не подсказали убежать? Почему не сработали?
И правда, я же с места не могла сдвинуться.
— Иногда от неожиданности наши природные инстинкты тоже замирают. Поэтому ты всегда должна следить за тем, что происходит вокруг. Никогда не расслабляйся, ни на минуту.
— Не буду, — обещаю я. Мир за пределами нашего дома устроен так странно, что глядеть нужно в оба. Что ж, буду глядеть.
До нас доносятся приглушенные крики. Я отстраняюсь. Повозка перевернулась, но возницы не видно. Я ничего не успеваю сказать, а отец уже бежит к повозке, бормоча что-то себе под нос. Ноги у меня еще дрожат, но я ковыляю следом. Наверное, беднягу возчика накрыло повозкой. Надо ему помочь.
Отец оказывается у повозки раньше меня и пытается ее поднять. Я тоже берусь за деревянный борт, и вместе мы переворачиваем повозку и ставим ее на колеса. По-моему, она не такая уж тяжелая, но отец совсем запыхался.
Извлеченный на свет возчик издает вздох облегчения.
— Спасибо, спасибо! — благодарит он.
Отец помогает ему подняться.
— Ваши лошади убежали в сторону гор. Пожалуй, в одиночку вам их не поймать. Понадобится помощь.
— Да, разумеется! — Возчика пошатывает. Он снова благодарит отца, а потом ковыляет к городским воротам, придерживая одну руку другой.
Меня охватывает гордость. Отец спас этого человека, а я спасу всех остальных несчастных жителей Брайра.
Рука об руку мы идем по дороге обратно к лесу.
— Он поймает своих лошадей?
Отец смеется:
— Поймает, хотя повозиться придется.
— А я все правильно сделала? — спрашиваю я.
— Да, конечно. Ты превзошла все мои ожидания.
Идти мне становится легко-легко. Отец мной доволен. Что может быть прекраснее?
— Ты мне сегодня расскажешь о предназначении?
Он сжимает мою ладонь и похлопывает по плечу.
— Да, милая. Сегодня вечером ты узнаешь, зачем я тебя создал.
Я улыбаюсь ему так широко, что, кажется, зубами чувствую солнечное тепло.
Наконец-то я готова.
Вечером, когда жаркое съедено, а тарелки — вымыты, отец усаживает меня у камина. Пиппа лежит возле его ног и бдительно следит за каждым моим движением. Подозреваю, что летучая собачонка даже спит вполглаза — боится, как бы я ее не слопала.
Впрочем, зря боится, хоть я ее и дразню. Слишком уж она жилистая, на мой вкус.
До сих пор по вечерам мы с отцом читали у камина волшебные сказки. Но сегодня пухлый старый том остается на полке. Этим вечером меня беспокоят другие вещи. Мое дело. Моя цель.
Я сижу у очага на полу, возле отцовского кресла. Ноги я поджала под себя. Хвост все время норовит дернуться, и сдерживать его мне трудновато. В глазах отца я вижу любовь и восхищение. Он хочет, чтобы я наконец-то занялась тем, для чего была создана.
— Кимера, помнишь, что я тебе рассказывал о колдуне?