— Доктор Бартоломью утратил вкус к вопросам, когда ответы столь неприятны, — сказал он. — Но должен признаться, две вещи все еще ставят меня в тупик. Во-первых, каким образом вы убили Элфрита? Нам известно, что вы использовали яд. Но мы так и не поняли, как вы заставили его поверить, что убийцей был Уилсон.
— Я не желаю этого знать, — с отвращением сказал Бартоломью. — Вы убили хорошего человека, притом с помощью орудия столь низкого, как яд, и для меня этого более чем достаточно.
— О, неужели? — рассмеялся Колет. — Где же твое любопытство и любознательность? Никогда не подумал бы, что ты откажешься узнать что-то новое — и это после всех наших споров и совместных опытов.
— Тогда мы были другими людьми, — с неприкрытой неприязнью отрезал Бартоломью.
— Пожалуй, — согласился Колет. — Но брат Майкл задал мне вопрос, и я чувствую себя обязанным ответить на него. Элфрит слишком близко подобрался к правде. От монахов монастыря Святого Ботолфа я слышал, что по пятницам Элфрит исповедовал Уилсона. Поэтому я послал Элфриту небольшую бутылочку меда с запиской от имени мастера: я-де благодарю его за понимание и шлю этот мед, чтобы он мог отдохнуть душой после трудов в городе. Записку, разумеется, написал я, а мед был отравлен. Бутылку с остатками меда я забрал в ту же ночь, как он умер, чтобы ты ее не нашел.
Он рассеянно улыбнулся.
— Я ведь чуть не попался. Яд оказался более медленным, чем я рассчитывал. Элфрит был еще жив и корчился, когда я пришел за бутылкой. Вы, брат, попытались помочь ему вернуться в комнату, и я едва успел запереть дверь. Вы отвели Элфрита умирать куда-то в другое место, а я отделался легким испугом.
Бартоломью помнил, Майкл рассказывал ему, что дверь в комнату Элфрита оказалась заперта, и он предположил, будто соседи францисканца заперли ее из страха перед зачумленным. Оказывается, там прятался Колет с орудием убийства в руках.
— Значит, ты убиваешь исподтишка, — с горечью проговорил Бартоломью. — Так, я уверен, ты поступил и с сэром Джоном, потому что в честной борьбе ты бы ни за что его не победил.
— Верно, — признал Колет, — я и не думал пытаться. В ту ночь я был не один. Меня сопровождали мастер Яксли и мастер Барвелл.
— К чему столько хлопот ради какой-то печати? — спросил Майкл. — После смерти сэра Джона вам от нее не было бы никакого толку.
— Вы правы, печать тут ни при чем, — сказал Колет. — Как только королевские шпионы проведали о смерти сэра Джона, печать утратила свою ценность и никогда больше не могла быть использована по назначению. Но в наши планы входило создать видимость того, будто есть люди, готовые ради печати на все. Если печать настолько важна, что ради нее можно пойти на убийство, значит, сведения, которые сэр Джон получал от его осведомителя — наши послания, — тоже имеют огромное значение.
— Вы или Суинфорд пытались посреди ночи устроить пожар в комнате бедняги Августа? — спросил Майкл.
— Ну, это не я и не он. Мы не собирались ни устраивать пожар у него в каморке, ни сжигать его вместе с постелью. Это привлекло бы внимание к комнате, которую мы пытались обыскать. Мы намерены были сделать так, чтобы он задохнулся от дыма.
— Ясно, — с сарказмом заметил Бартоломью. — И как же вы умудрились полностью провалить столь несложное дело?
Колет пробуравил Бартоломью злобным взглядом.
— Джослин решил, что огонь разгорается слишком медленно, и поджег кровать снизу, чтобы ускорить процесс. Но вместо дыма получился пожар, и старик проснулся. — Он с отвращением оглянулся на Джослина; тот презрительно скривил губы. — К счастью, он был слишком сбит с толку, чтобы узнать Джослина, и нашему поджигателю удалось затушить огонь и бежать через потайную дверцу, прежде чем появились вы и высадили дверь. Потом вернулся я, чтобы исправить то, что напортачил Джослин, и постарался уничтожить все следы огня.
Бартоломью вспомнил пепел, приставший к его мантии, когда он распластался на полу и доставал из-под кровати пробку от пузырька, которую уронил Майкл. На следующее утро следы пепла исчезли.
— Ты мне омерзителен, Колет, — негромко сказал Бартоломью. — Ты ведь врач, ты давал клятву исцелять. Даже если вы не использовали никакого оружия, перепугать старика до смерти — это убийство.
— Вообще-то ты меня чуть не застукал, — невозмутимо продолжал Колет, и Бартоломью понял, что все это для него не более чем забава. — Я выбрался через вторую потайную дверцу и спрятался в комнате Суинфорда, поскольку не знал точно, известно ли тебе о дверце в каморке Августа и не полезешь ли ты искать меня. Но ты не полез, и я вернулся на чердак, готовый продолжать поиски.
В голове у Бартоломью вдруг всплыло отчетливое воспоминание о тени, мелькнувшей по двери, когда он спускался по лестнице после того, как осмотрел тело Августа. Если бы он только был внимательнее, все могло кончиться еще там и тогда.
Колет улыбнулся.
— Не так-то просто было протащить его сквозь люк. Но еще тяжелее мне пришлось, когда этот жирный слизняк Уилсон попытался взгромоздиться на чердак. Ты, Мэтт, должно быть, очень напугал его, когда застал за расковыриванием половиц, потому что в нормальном состоянии он непременно заметил бы кровь на полу и Августову ногу, которая торчала из прохода. Но он ничего не заметил, и нам обоим удалось улизнуть.
— Ты не просто нарушил клятву исцелять, но еще и надругался над мертвым телом, — сурово сказал Бартоломью.
— Это крайне неприятно, — согласился Колет, — но это нужно было сделать. Я никогда не был так искусен в хирургии, как ты, Мэтт, и, боюсь, это мне не очень-то удалось. Я уже говорил: я увидел, как Август проглотил что-то. Что еще это могло быть, если не печать? Закончив осмотр внутренностей, я завернул его и спрятал в замурованном проходе.
— Значит, ты ничего не нашел, — заметил Бартоломью.
— Вовсе нет, — возразил Колет. — Я нашел вот это.
Он протянул Бартоломью какую-то вещицу. На ладони у него, поблескивая в скудном свете, лежал позолоченный лев. Бартоломью стало тошно. Колет, очевидно, был настоящим чудовищем, раз смог распороть человеку живот и сохранить на память жалкую безделушку, которую там обнаружил.
— Это подводит меня ко второму моменту, которого я не понимаю, — сказал Майкл. — Откуда вы узнали о потайных дверях? Этот секрет должен передаваться от мастера к мастеру.
— Бедняга Август сболтнул о них Суинфорду. Он ведь когда-то был мастером Майкл-хауза, если помните. Это существенно облегчило нам задачу, но мы обошлись бы и без дверей. Просто организовали бы все иначе.
Он вытащил позолоченного льва из кармана и принялся крутить его в пальцах. И вздрогнул, услышав из коридора чьи-то голоса. Это Суинфорд. Бартоломью вспомнил, какой неодобрительный вид у него был, когда Колет разговаривал с ним в прошлый раз, и не удивился поспешности, с которой тот покинул темницу.
Во мраке Бартоломью услышал, как Майкл двинулся к принесенной Колетом еде.
— Интересно, какой яд они применили, — произнес он и мрачно улыбнулся, когда Майкл выронил блюдо.
— Черт бы тебя побрал, Мэтт, — буркнул бенедиктинец. — Интересно, мы умрем с голоду или от яда?
— Выбирать, вероятно, тебе, — отозвался Бартоломью.
И снова бесконечно тянулось время. Бартоломью и Майкл еще немного обсудили то, что сказал им Колет, но он не открыл им почти ничего нового, только объяснил, почему Элфрит решил, будто его убил Уилсон, и откуда Суинфорд узнал о потайной дверце в каморке Августа. Бартоломью предположил, что комнаты в подполе у Стэнморов использовались для тайных собраний только по ночам, когда Освальд отправлялся домой в Трампингтон и контора оставалась в полном распоряжении Стивена.
Вдруг за дверью кто-то заскребся, и Бартоломью сначала решил, что у него разыгралось воображение или Майкл завозился в темноте. Но звук не прекращался, и Бартоломью показалось, что он заметил под порогом проблеск света. Все, подумал он. Суинфорд замыслил очередной дьявольский план, и их с Майклом убьют, как всех остальных, кто угрожал его целям. Мэттью растолкал монаха и зажал ему рот рукой, чтобы не шумел.