- Да что ж ты… Бога в душу твою ж мать! Ах ты, нехристь! – обмер Василий Крылов. – Что ж ты творишь… пакость какая! – задохнулся он от ярости и отвращения.
Вскинув голову на гневный окрик казака, хунхуз одним движением натянул на лицо повязку, опустил бесчувственную девушку на пол и вскочил на ноги.
- Да я ж тебя, сука..! – сжав кулаки, бросился на него взбешенный казак, готовый догнать шельму и перед тем как определить в обсервацию отходить кулаками, что бы подлец света белого не взвидел.
Только мерзавец кинулся не от Крылова, а на него толкнув с такой силой, что здоровенный казак отлетел с его пути, впечатавшись в стену и грохнулся на них так, что со стен его обсыпало какой-то трухой. А узкоглазую шельму поминай, как звали!
Продолжение следует...
Харбин 3
Лиза плавилась в зное. Изнутри ее разрывали приступы кашля, и все время жутко болела голова. Она утопала в мареве боли, что лишала рассудка. Иногда сквозь него пробивались далекие голоса, и она даже услышала, как один из них говорил:
- Вы уверены, что кризис миновал? Разве это характерно для Yersinia Pestis?
- В том-то и дело, что анализы бактериологического исследования показали стопроцентный результат заболевания чумой. Я ничего не понимаю.
Очнулась Лиза как-то сразу на своей койке в комнате номера гостиницы, которую сняли по приезде в Харбин командированные сюда врачи. Какое-то время она наслаждалась легкостью своего тела, которое совершенно не ощущала. Голова гудела, но больше не болела и жар спал. Правда она была настолько слаба, что с трудом поднимала руку, и тело было липким от болезненного пота. Медсестра Варя работавшая при Московском чумном пункте, сидя возле ее койки, вдруг заметила, что Лиза смотрит на нее и запричитала, всплеснув руками:
- Ой, боженьки! Лизавета Сергеевна, голубушка вы наша! Мы уж и не чаяли, что к нам вернетесь. Да, что же это… Вы же первая смогли преодолеть чуму… - и, вдруг совсем потерявшись от переполнявших ее чувств, уткнулась в подол белого медицинского передника, заплакав.
- Полно, Варенька, - прошептала Лиза. – Дайте мне воды…
Пока Варя хлопотала над Лизой, поднося ей стакан с водой, лекарства, взбивала подушки, проветривала комнату, пришел Владлен Григорьевич, собранный, похудевший, вымотанный. Лиза, которой казалось, что она вернулась из страшного далека и, что отсутствовала целую вечность, заметила как осунулось и посерело его лицо, а в ухоженной бородке и в тщательно уложенных волосах, появилась седина. Присев на край ее койки, Владлен Григорьевич прослушал пульс и осмотрел, молча, сосредоточенно, недоверчиво, а после коротко изрек:
- Молодец, выкарабкались. Отдыхайте, набирайтесь сил и принимайте все, что вам прописано.
Лиза кивнула, и после неукоснительно выполняла все его предписания, радуя Варю своим послушанием. Три дня она, по большей части спала, потом стала больше бодрствовать и подниматься с постели, переживая свое выздоровление. Она верила, что с ней произошло чудо, но как медик понимала, что это чудо необходимо объяснить, задаваясь неизменным вопросом: что же спасло ее от чумы? Неужели только страстное желание жить? Но ведь не она одна всеми силами и волей цеплялась за жизнь? Потому на четвертый вечер, когда с обязательным осмотром явился доктор Смирнов, она задала ему закономерный вопрос:
- Чума ли у меня была?
- В том нет никакого сомнения, - твердо ответил утомленный Владлен Григорьевич. – Подтверждение этому два образца-анализа вашей крови и мокроты с бациллами чумы. Первый вы отдали Просвирину перед отъездом в Фуцзядан, второй взяли мы, когда вы лежали при смерти. Эти пробы показали наличие чумы. И если бы вы были в сознании по возвращению в Харбин, то вас ждала бы безрадостная новость. Второй анализ показал наличие не прогрессировавшей чумы, означавший, что вы проживете немного подольше положенного. Но рецидив неожиданно прошел и третий анализ, который мы взяли, оказался чист. Ничего не понимаю.
- Я тоже.
Как все это было объяснить? В свободные от дежурства минуты, темой разговоров медперсонала в Московском пропускном пункте, заразном госпитале и карантинных пунктах обсервации, была одна: откуда взялась зараза и возможно ли ее остановить? Эта тема была неисчерпаема, и все мечтали об одном: найти такую панацею, после которой, чума больше никогда не станет страшна человеку. Семен милый студен-медик военной медицинской академии, отыскал где-то в архивах упоминание о такой панацее.
Якобы в средневековой Европе существовало средство «Уксус четырех разбойников». Во время жестокой эпидемии в Марселе четыре разбойника без всякой опаски проникали в зачумленные зажиточные дома, грабя их. После того как эпидемия спала, все четверо были схвачены. Им пообещали помилование, если они откроют секрет, спасший их от заразы. Тогда-то они рассказали об уксусе, который употребляли. Якобы в эту уксусно-камфорную настойку входил мелко изрубленный шалфей, мята, рута, чеснок, корица и гвоздика и что-то еще, что не было указано во всеуслышание. В России в восемнадцатом веке появилось даже наставление по применению этого уксуса. Им рекомендовали омывать руки и лицо, окуривать избы и комнаты, брызгать на раскаленные камни или железо, обкуривать белье и платья. Правда ли это, было сомнительно, но изучая хроники, Семен обратил внимание на некоторую особенность. По его словам, чаще всего заболевали чумой портные, лакеи и ветошники. Реже, как ни странно, кожевенники. Упоминалось в чумных хрониках и то, что в заведениях умалишенных не отмечалось ни одного случая заболевания чумой. Мор щадил и монастыри, но все это происходило при бубонной чуме. При легочной применение хинина, хлорной воды и смазывание меркуриевой мазью опухшие железы ничего не давало, и было делом бесполезным.