Полицейский не знал, кто такой Бонковский-паша. Однако он видел, как неподалеку от текке незнакомца остановил какой-то молодой человек и между ними завязался разговор, начало которого полицейский успел услышать:
– Господин лекарь, у нас больной, осмотрите его, пожалуйста.
– Я не лекарь…
Они еще некоторое время разговаривали, но полицейский уже не мог разобрать слов. Потом эти двое удалились.
Через несколько минут быстрой ходьбы главный санитарный инспектор и взволнованный молодой человек оказались в садике при доме, окруженном низкой оградой, в которой, однако, не было калитки. Бонковский попытался открыть дверь дома, но она, словно во сне, не поддавалась, и, опять-таки как во сне, он понимал, что даже если она откроется, ничего хорошего из этого не выйдет. Наконец дверь открылась. Они вошли. Внутри стоял обычный для зачумленных домов запах: пахло по́том, блевотиной и зловонным дыханием. Бонковский почувствовал, что, если немедленно не открыть о́кна, он, чего доброго, сам заразится чумой, и задержал дыхание. Однако окон никто не открывал. Где же больной? Но и больного ему показывать не торопились. Вместо этого все смотрели на него так недобро и осуждающе, что Бонковскому стало не по себе и подумалось, что сейчас он задохнется. Вперед вышел зеленоглазый шатен.
– Вы снова, желая нам зла, принесли на наш остров чуму и карантин, – процедил он. – Но теперь у вас ничего не выйдет!
Глава 9
Высадив главного санитарного инспектора на Мингере, пароход «Азизийе» шел до Александрии еще два дня. По прибытии члены делегации были восторженно встречены сотрудниками дипломатической миссии Германской империи. Немецкий консул, озабоченный и разгневанный убийством посла Германии в Китае, устроил для них прием, на который были приглашены также консулы других европейских стран, и пресс-конференцию, дабы о цели делегации сообщили «Пирамид», «Иджипшн газетт» и другие издающиеся на английском языке египетские газеты, а вслед за ними – газеты индийские и китайские (в особенности мусульманские). Кайзер Вильгельм, видевший в подавлении китайского восстания хороший повод показать всему миру свою силу, желал, чтобы еще до прибытия делегации в Пекин всем было ведомо: султан Османской империи, халиф всех последователей ислама, поддерживает не китайских мятежников-мусульман, а европейцев.
Пакизе-султан и ее муж проводили дни и ночи в своей каюте на «Азизийе». Когда пароход пришвартовался у недавно отстроенной александрийской пристани, на палубу хлынули, словно пираты на абордаж, босоногие носильщики-бедуины в халатах и, не спрашивая ни у кого разрешения, принялись хватать и тащить на берег тюки и чемоданы. Глядя на это зрелище, Пакизе-султан вслух порадовалась, что, как османская принцесса, не может сходить с корабля. Ей было известно, что колагасы[62] Камиль, которому поручена охрана делегации, имеет приказ ни на шаг не отходить от родственницы султана, если той вздумается сойти на берег в каком-нибудь порту.
В первый александрийский вечер, любуясь закатом с палубы «Азизийе», Пакизе-султан заговорила с мужем о своем отце, царственном узнике Чырагана. Рассказала, как иногда вместе с сестрами улучала случай побыть с ним наедине в битком набитом людьми дворце, чтобы поиграть на фортепиано. Поведала о том, каким чувствительным и ранимым человеком был ее отец, как он, движимый самыми добрыми намерениями, тайно вступил в масонскую ложу, что, к сожалению, было впоследствии неверно истолковано. Однажды, увидев, что Пакизе-султан с сестрами разглядывают в географическом атласе карту Африки, отец припомнил, как двадцать лет назад ездил в Египет вместе с тогдашним султаном, своим дядей Абдул-Азизом, и младшим братом, шехзаде Абдул-Хамидом-эфенди, будущим Абдул-Хамидом II. (После все трое побывали также в Париже, Лондоне и Вене.) В Египте три султана Османской империи (один правящий и два будущих) не только отправились на верблюдах к пирамидам, но и впервые в жизни прокатились на поезде. «Если будет угодно Всевышнему, то и по османским землям когда-нибудь проляжет железная дорога!» – поклялись тогда они друг другу. И еще Мурад V рассказал дочерям, пока те разглядывали карту Африки в атласе, что египетский народ проявлял к османскому султану и его племянникам самое доброе расположение. Восемнадцать лет назад смещенный правитель в своем дворце-узилище сильно огорчился и даже заплакал, когда узнал, что Египет заняли англичане.
Пакизе-султан была третьей дочерью Мурада V, который правил всего три месяца в 1876 году, после чего высшие сановники империи свергли его, сочтя неуравновешенным, если не сумасшедшим, и посадили на трон его младшего брата. За три месяца до того его дядя, султан Абдул-Азиз, тоже лишился власти в результате заговора высокопоставленных сановников, а затем через неделю был убит – якобы покончил с собой. Неудивительно, полагала Пакизе-султан, что после таких страшных злоключений ее отец Мурад V испытал нервное потрясение. Шехзаде Абдул-Хамид-эфенди, ставший в результате этих неожиданных событий султаном, не пользовался такой известностью и любовью в народе, как его старший брат Мурад. С самых первых дней правления его охватил страх остаться не у дел вслед за дядей и братом, и оттого он уготовил Мураду V строгий режим заключения.