Печь успела остыть примерно до температуры живого тела, поэтому отдыхать в ней для двух измученных псов было сущим блаженством.
Однако спустя некоторое время Надоеда приподнял голову и толкнул мордой мохнатую неподвижную спину приятеля.
— Рауф, старина! Ты как там, не ушибся?
— Страху натерпелся пуще некуда, а так ничего, — ответил большой пес. — Уже думал, так там и останусь. Устал жутко. Спать хочу…
Надоеда учуял длинную кровавую царапину на боку Рауфа. Он дотянулся и вылизал ее, ощутив во рту привкус железа и горелого праха морских свинок со стен дымохода. Дыхание Рауфа постепенно стало размеренным и спокойным. Фокстерьер чувствовал, как под его языком расслабляются напряженные мышцы приятеля. Скоро и его самого одолела сонливость, навеянная теплом и облегчением оттого, что миновала опасность. Перестав лизать, он уронил голову и вытянул лапы, упершись ими в еще теплую боковину печи. Через несколько мгновений его сморил крепкий сон.
Часа три, не меньше, мохнатые беглецы отсыпались в мусоросжигателе, восстанавливая физические, а главное — душевные силы, отнятые решительным побегом из вивария и ужасом путешествия по тесному дымоходу. Дождь снаружи меж тем усиливался, тучи опустились совсем низко и легли на самые вершины холмов. Луна пропала из виду, и почти непроглядная тьма укрыла бескрайние пространства мшистых камней, папоротника, черничников и торфяных болот, окруженных рябинами, — пейзаж, очень мало изменившийся со времен завоевательных вылазок скоттов, чьи войска некогда прошагали к разгрому и гибели при Флоддене, на Сольвейском болоте, у Престона, Вустера и Дерби. Места здесь были диковатые, хорошо помнившие беглецов от чужого и несправедливого закона, отчаянных одиночек, которые без укрытия и поддержки сражались против бесчисленных врагов, тяжких обстоятельств и самой судьбы. Другое дело, что нынешней ночью никто не прятался от ливня в неприютных холмах. От Бловиса до Эстуэйт-Уотера, от Саттерсуэйта до Гризедейла и далее до самого Конистона всякая живая душа сидела под крышей. Непогожий простор был безлюден, точно пустынный океан. Так что, случись самому Томасу Рифмачу из Эрселдауна[11] покинуть прекрасную страну эльфов и вернуться спустя не семь лет, а семь столетий обратно на грешную землю, он не распознал бы среди этих затянутых дождевым мраком холмов, в каком веке оказался.
Однако в конце концов печь, по кирпичной кладке которой полночи молотил холодный дождь, остыла совсем. Ветер тем временем задул в юго-западном направлении и нагнал свежего дождя из устья реки Даддон, так что сквозняк, веявший из поддувала и полуоткрытой топочной дверцы, вместо приятной прохлады стал вызывать нешуточный озноб.
Надоеда, которому упрямо впивались в ляжку обломки уцелевших после кремации ребер морской свинки, первым зашевелился во сне. Когда острый конец кости проколол кожу, фокстерьер вздрогнул и проснулся.
— Рауф! Ты со мной?
Ответа не последовало, и Надоеда ткнул большого пса мордой.
— Вылезай из листьев, Рауф! Выныривай из воды! Хватит спать, пора двигаться дальше!
Рауф сонно приподнял голову:
— Не хочу никуда идти. Я лучше тут полежу.
— Нет! Нет! Там, снаружи, большой мир! Там свобода! Там дождь!
— Здесь лучше. Сухо… тепло…
— Нет, Рауф! Нет! Оставаться нельзя! Белые халаты придут! Железная вода! Человек-пахнущий-табаком! Грузовик! Грузовик!.. Надо выбираться отсюда…
Рауф поднялся на лапы и потянулся — насколько это было возможно в тесной печи.
— И вовсе нет никакого большого мира, — сказал он.
— Есть! Еще как есть! Принюхайся — и сам поймешь!
Надоеду так и трясло от нетерпения. Интуиция подсказывала ему, что время на исходе.
Рауф постоял неподвижно, словно что-то соображая.
— Нету никакого большого мира. И свободы тоже никакой нет. Вообще ничего и нигде нету, кроме разве что… Говорю же, этот мир — скверное место для нас, животных. Уж я-то знаю…
— Рауф, прекрати! Чем это от тебя пахнет, аж нюхать противно! Уксусом, парафином, еще кое-чем похуже… Я ведь жил там, снаружи! И у меня правда хозяин был! Если я говорю, что ты неправ, значит, так оно и есть!
— Не вижу разницы…
— Есть разница! Лезь давай, говорю! Вон в ту дырку! А я — за тобой!
Рауф толчком распахнул дверцу печи во всю ширину и выглянул в мокрую темноту.
— Вот что, — сказал он, — ступай-ка ты один. Мне туда все равно не пролезть.
— Давай, Рауф, давай, все получится! Я следом!
11
Томас Рифмач из Эрселдауна — Томас Лермонт, полулегендарный шотландский бард XIII века, персонаж кельтского фольклора, прослывший непревзойденным поэтом, певцом и музыкантом. В посвященной ему старинной балладе рассказывается, как Томас пленил сердце королевы эльфов и на семь лет попал в волшебную страну, где обрел дар предвидения. —