Надоеда неоднократно видел, как человек-пахнущий-табаком вытаскивал больных собак из вольеров. Но не помнил, чтобы хоть одна возвратилась. Зато он помнил Брота, которого, как и его самого, белые халаты на время усыпили и который, проснувшись, обнаружил, что ослеп. Он несколько часов бродил по своей клетке, натыкаясь на стены. Потом, в обычное вечернее время, появился человек-пахнущий-табаком — и увел Брота прочь. Надоеде врезалось в память его беспомощное, полное отчаяния тявканье. Сам-то фокстерьер ослепнуть не боялся, но что, если приступы и видения будут постепенно усиливаться и наконец совсем поглотят остатки рассудка, и вот тогда…
Надоеда даже вскочил со своей лежки на сухих сланцевых плитках.
— Рауф! Рауф, послушай! Ты ведь убьешь меня, правда? Ты сумеешь все сделать быстро. Это будет нетрудно! А, Рауф?
Большой пес проснулся в то самое мгновение, когда теплое тельце приятеля исчезло из-под его бока.
— Ты о чем это болтаешь, рехнувшийся балбес? Ну-ка повтори!
— Да так, ни о чем, — сказал Надоеда. — Я просто к тому, что если вдруг я превращусь в стаю ос… в червяков… если я свалюсь в сточную трубу, ты… Рауф, тебе по-прежнему не по себе?
Рауф поднялся, осторожно поставил наземь раненую лапу, вздрогнул и снова улегся.
— Бегать не смогу, — сказал он. — К тому же я весь избитый, ни в одном месте не гнусь. Надо еще полежать, пока в себя не приду.
— А прикинь, Рауф, если бы все эти камни вдруг превратились в куски мяса…
— Если бы… что?
— А сверху посыпалось бы печенье!
— Ляг и уймись!
— А потом пришло животное без зубов и когтей, состоящее сплошь из конской печенки…
— Хорош чепуху пороть! Как такое может быть?
— Ну, я видел, как дождь шел снизу вверх, от земли к облакам. Знаешь, черное молоко…
— Я от таких разговоров слюной сейчас захлебнусь! Прекрати!
— Может, мы с тобой выйдем наружу и… ну, как прошлой ночью, а?
— Я сейчас не смогу, Надоеда. Сперва мне надо поправиться. Если меня еще раз так поколотят, я… Короче, не сегодня. Завтра еще куда ни шло.
— Давай по крайней мере вернемся туда, где мы ее бросили, — сказал фокстерьер. — Там еще полным-полно оставалось.
И он побежал в сторону выхода. Рауф, хромая, последовал за приятелем. День успел перевалить за полдень, и красноватое октябрьское солнце, уже клонившееся к западу, расстилало лучи вдоль широко раскинувшегося Даннердейла. Далеко внизу пламенели папоротники и расстилалась сверкающая гладь озера. За ними Надоеда смог рассмотреть коров на лугах, серые каменные стены, деревья в багряной осенней листве и беленые домики, замершие в неподвижности и тишине, словно залитые в толщу золотого стекла. Двигалось, казалось, одно лишь солнце, плывшее в жидкой синеве неба, — ослепительный расплав, который медленно сползал к горизонту, мало-помалу остывая, но продолжая гореть.
Надоеда, моргая, постоял некоторое время на теплой земле у входа. Осенний воздух был напоен запахами сухого папоротника и болотного мирта. Повязка съехала ему на глаз, и он тряхнул головой.
— Слушай, — сказал он, — а была когда-нибудь на свете собака, которая умела летать?
— Конечно, — ответил Рауф не раздумывая. — Только белые халаты поймали ее и отрезали крылья, чтобы посмотреть, что получится.
— Ну и что получилось?
— Она не смогла больше летать.
— Ну, значит, ей было не намного хуже, чем нам… Не торопись, я пойду так медленно, как тебе будет удобно.
Рауф неловко заковылял вперед, и скоро псы добрались до ручья. В безветрии и тепле бабьего лета у Надоеды само собой поднялось настроение, и он запрыгал по мху, расплескивая неглубокие лужи, вспугивая то каменку, то лугового чекана и всякий раз по-щенячьи бросаясь в погоню.
Долго искать недоеденную тушу им не пришлось. Еще не успев учуять ее, Надоеда и Рауф услышали хриплую перебранку двух сарычей, а потом увидели, как те дерутся, подпрыгивая и хлопая крыльями над их вчерашней добычей. Поначалу крупные птицы свирепо уставились на приближавшихся псов, но потом сочли за лучшее ретироваться и, медленно хлопая бурыми крыльями, уплыли по воздуху в направлении озера.
— Не много оставили, — буркнул Рауф, разгоняя мух и запуская зубы в покрытую загустевшей кровью тушу.
Надоеда озирался, не торопясь к трапезе.
— Здесь не только они побывали, — сказал он погодя. — Сюда приходило еще какое-то животное.