Едва Витя нырнул в укрытие, хлопнула дверь и раздался бодрый Васин голос:
— Ну, килька, погоди!
Как разыскать притаившегося где-то под партой шкета? Проще простого: заглянуть под первую парту — весь ряд просматривается насквозь. Вася Пчёлкин так и поступил.
Заглянул. Пусто.
Он добрался на четвереньках до среднего ряда. Заглянул под учительский стол.
Никого.
— Ясно, — сказал Вася Пчёлкин. — От кильки — вы слышите, граждане? — уже идёт запах. Кильку, граждане, можно есть прямо с головой, костями и хвостом. Внутренности, граждане, лучше выплёвывать.
— В чём дело? — раздался тут голос. — Откуда у меня под столом могла очутиться килька? Какие граждане?
Застыв на четвереньках, Вася Пчёлкин поднял голову.
Над ним со строгим лицом стояла учительница Светлана Сергеевна.
Глава шестая
Тайный агент
— Так откуда здесь всё-таки могла оказаться килька? — повторила Светлана Сергеевна, принюхалась и заглянула под стол.
— Да нет, — сказал Вася Пчёлкин, поднимаясь с четверенек и отряхивая коленки. — Ниоткуда. Нету здесь никакой кильки.
— В чём же тогда дело?
— Шутка, — вздохнул Вася. — Можно, я пойду? До свиданья.
Скрипнула дверь, негромко прикрылась, и в классе сделалось так тихо, что у Вити от напряжения зазвенело в затылке. От неудобной позы у Вити занемела левая нога и в пятку стали колоть иголочки. Витя сидел под партой, изогнувшись в три погибели. Колени выше макушки, спина — колесом, в лопатку больно упирался какой-то деревянный выступ.
Почему Витя сидел под партой и не вылезал, он и сам не знал. В лопатку давило, в пятку кололо, а он сидел и не двигался. Точно мышь в норе.
Когда иголки стали колоть не только в левую пятку, но и в правую, Витя решил, что так больше нельзя. Сколько же можно мучаться? Нужно вылезать.
И только Витя совсем уже было собрался выбраться из-под парты, в класс кто-то вошёл. Вернее, не кто-то, а Иван Грозный. Витя сразу узнал завуча по голосу.
— Света, — сказал завуч, — я как почувствовал, что ты здесь. И долго ты собираешься от меня бегать?
— До тех пор, Иван, — отозвалась Светлана Сергеевна, — пока ты не станешь вести себя иначе.
Вот те раз! Оказалось, Светлана Сергеевна с завучем без всякого разговаривали на «ты». Хотя только сегодня Витя собственными ушами слышал, как они обращались друг к другу на «вы». Выходит, при всех у них было одно, а наедине другое.
— Мне не совсем, честное слово, понятно, — сказал Иван Игоревич, — за что ты так уж на меня обиделась. Дело, по-моему, не стоит выеденного яйца. Самое главное, Света, как я отношусь к тебе. А это ты прекрасно знаешь.
— Ага, знаю, — вздохнула Светлана Сергеевна, — ты относишься ко мне, как многоопытный педагог с десятилетним стажем к бездарной подготовишке. Моё мнение для тебя…
— Это не так, Света! — перебил он.
— Нет, так, Иван, — тихо сказала она. — Я уже сто раз говорила тебе, что мне отвратителен постоянный обман, который ты возвёл чуть ли не в главный принцип педагогики. Обман во имя укрепления авторитета! Какая чушь! Ты, Иван, почему-то считаешь возможным принести мне в класс билеты на концерт и сказать при учениках, что это вопросы по методике. Ты…
— Света! — взмолился Иван Игоревич. — Но ведь всё это мелочь. Неужели мы будем из-за неё ругаться? Ведь главное, что я люблю тебя. Я люблю тебя больше жизни!
— И боишься, что об этом кто-нибудь узнает? Боишься, что наши с тобой отношения подорвут незыблемый авторитет завуча?
— А тебе непременно нужно разафишировать наши отношения на всю школу?
— Разафишировать? — удивилась Светлана Сергеевна. — Но неужели ты всерьёз веришь, что в школе никто ни о чём не знает и ничего не замечает? Да те же мои ученики, которых ты считаешь несмышлёнышами, знают и видят в сто раз больше, чем тебе кажется. И ложь не помогает тебе, Иван. Ты напрасно тешишь себя надеждой, будто пользуешься у них уважением. Они всего-навсего боятся тебя.
— Это неправда!
— Нет, Иван, правда.
— Ты ещё слишком наивна, Света, — сказал завуч. — Пройдёт немного времени, и ты на собственном опыте убедишься, что только безоговорочная дисциплина способна держать учеников в узде, что только отсюда начинается истинное уважение к воспитателю.
— С узды? — тихо спросила Светлана. — Я, Иван, считаю, что между воспитателем и воспитуемым несколько иные отношения, чем между лошадью и всадником.