Виктор Авин
Чуть-чуть высунув язык
(сборник стихов)
Дорогой читатель, воспринимайте мои стихи как я — как живые ураганные картинки…
«Город мой, синагоги и блинной…»
Город мой синагоги и блиннойвдалеке от тропы журавлинойнад столпом манекенщиц витринныхсапогами в садах листья подданныхи на сплине дающие бороныволны.Город мой от доменов до домнымарширующий в небо колонноюво главе с барабанщиком Воландомчайки все еще до смерти голодны,маленькийГород мой на салазках и в валенкахмерседесов, украшенных палехомдля оказии в желтое ворономокрестованный Ангелом в бородулазиювход где выход в европпину азиюв лабиринте я, выведи Город мойнам породу головок и винтиковпогоди же, я сам только б дырочку…— молодой, ты буравчкам вкурчивайгоспожам или девочкам ссученныма потом пеленай в тени выручкудурочку
«Бабье лето»
Лунный вечер томно трогает за плечиэто Господи придумал бабье летовыдыхает на морщины теплым ветроми в глазах твоих оставит счастья меткумеждуног пушистым мехом горностаяласкаясьОкуная дольки слов в бокал с шампанскими ресницами играя с синим светомнаклонив чуть набок голову поэтаВечер думает о том что уже былоэто где-то и в окно стучитсяветкойТихим свистом вдалеке ответит поезди замрут в блаженстве юноша с подругойседины его коснувшись она втянетпокраснев слегка в дряхлеющий животикпламя бабье что внутри ееклокочетА снаружи и не видно смерти ночью!А Душа, что молодеет, в тело хочет!На свету в обрыв в прожилках желтых листьев!На постели отлетая к Богу, в мысли!Бабье лето. Лунный вечер.Время вышло.
«В темпе Авина»
Ямбы, зомби, линий стаи, мягкий почерк звонче стали,самбо, ноты, пишем, таем, над стокатто восклицаем,Под вопросом знанье темы, девы, демон, вкус удачи,На охоте в малой Охте на кровати в той палатеГде над стенами — планеты, под столом — пустые рифмы,На столе бутылка водки, сводки, цифры, диаграммы,Кредит, сальные убытки, томный крик, цепочка, ниткиВен, нейронов, децибеллы и октавы криков, звонаЖуравлей, и под вуалью смеха только после плача,Палачей икота, рвота, клип «Негоды», сверхзадачаУказать планете элипс, отвернуть луну и солнцеС потолка у самой люстры и прибить их над кроватьюВместо крестика и жути пустоты желаний, сути,Вольной жизни, пьяной смерти, и на черной беглой точкеСиних глаз пятнистой лани замереть.Лежать в тумане освежая чью-то память…
«Тебе!»
Ладонью волны создаваяу брега финского заливачтобы следы твои облизывалкогда меж трех высоких сосенко мху с оттенком перламутраты нагибалась, камасутруя обновлял прохладным утроммакнув в чернила от черникиязык… ты крикнула: «Навеки!»и унесли с собой по шишкена память… море там не дышиттеперь без нас, любви, опекимоих ладоней и обетовна верность,влаги в нежной впадинкезалив стеклянной стынет гладьюи на фарфоре спят оливызастыли тени среди сосену ветра нет качнуть их силычтоб отогнать печальных мыслейна камне ждущего АкелыО сердце, аура и Тело!Ко мне! Ко мне! Прыжками! Смело!Любовь, сбежим к тому заливу!Еще разок… скажи мне «милый»еще разок целуй мне рукиеще разок меня помучийсними Обет твой исловамичто производят прикасаньяколечко входика раздвинемв иное — красное и синеев печаль и радостное, с клиньямигде улетают Души грешных…Читай меня. Читай неспешноНе выходя из сна, оргазмаи все окутанное плазмойна том оставленном заливеи пляж и мамонтовы бивнимои забудь, предтече ливнятот моросящий мелкий дождикпусть остужает твое тело.Потом шепни: «я так хотела…»
«Когда ты медленно прошла, горячим телом…»
Я вспомнил запах скошенной травы!Она волною только что играла,и профиль еJ выгнутой спиныладонью щекотал июньский ветер,и «Иван-чая» маленький букетикворона прятала под крышу, плача,когда я вспомнил запах скошенной травы,листы катАлога одежды от «Версачи»перебирая воином «аппачи»в ногах у глянцевой натурщицы бутика.Когда ты медленно прошла, горячим теломедва задев мои бурлящие флюиды,я надкусил плоды у будущей победы!И я вспОмнил запах скошенной травы!Когда вот только-что, на срезах капли сока,и в душном мареве испарина земли,и звон бруска о лезвие косы,обратный ход,движения в такт,и хохотокидущих бабза косарями,по колкой выбритой земле, с граблями,и птиц, сводящих мужиков с умасвоим стремленьем увести их от гнезда.И длинноногий контактер — кузнечик,сидящий под одеждами, на плечиках,бросающий свой треск в хоры, на ветер,должно быть, тоже в это время впомнили звонкий смех девиц в коротких платьях,с напевом, целый день снопы творящих,избы иссохшие за годы жизни бревна,чернеющие, в трещинах; оконныенекрашенные, в грязных стеклах рамы,красивое лицо бабули Тани,колдунии, известной всей округе…Я вспомнил запах скошенной травы!Я вспомнил дерево шершавое на козлахи зубы той извилистой пилы,когда расписывался мой злаченый паркерза узелок с одеждой, у колонки,в которой перекачивают звонкиемонеты.Я вспомнил себя маленьким мальчонкой,хватающим шлифованные ручки, лемех,и в плуге,уткнувшемся в фундамент, столько силыя вспомнил!К венцу приставленные силосные вилы,высокое крыльцо, и гаммы,овеществленные в крестьянском снаряжении.Я вспомнил сении запах дуба в теле толстых бочек,и конской черной гривы клочья,и седел кожу, хомутов,поленья дров,и половиц качеливедро с холодной ключевой водойу самой двери. Я вспомнил — генийСтроителя-крестьянина поставилв стыкованном космическом причалезагон для телки и быка, свиней, курей,два места козам.И смесь парного молока с парным навозомя вспомнил, убиваемый «Клема»такими нежными, и древними духами.Должно быть, Музы их потрогали рукамипред тем как ты осмелилась войти.…Я вспомнил запах скошенной травы!