Реакция на прикосновение у личинок муравьиного льва более замедленна, и ее легче вызвать. Речь идет о тех знаменитых муравьиных львах, которых дети южных штатов так часто находят сидящими в засаде на дне небольших конических углублений в теплом песке. Пока личинка ждет появления беспечного муравья на краю ямки, чуть ли не каждая случайно упавшая песчинка служит для нее сигналом к действию. Муравьиный лев, орудуя своей плоской головкой, подымает со дна целый дождь песка, как бы для того, чтобы смутить муравья и заставить его скорее подползти поближе к клещеобразным челюстям, поджидающим его внизу. Обычно лишь несколько секунд уходит на то, чтобы жертва прикоснулась к личинке, и быстрая неравная схватка заканчивается.
Достаточно упасть трем-четырем песчинкам, чтобы личинка жука начала сама разбрасывать песок. Общий вес этих песчинок настолько мал, что его можно определить только на очень чувствительных весах. Тем не менее ученых интересуют и такие цифры, интересует количество энергии, необходимое для возникновения ощущения. Они не считают, что осязание такое уж тонкое чувство, как думают многие из нас. Для того чтобы человек или животное ощутили прикосновение, необходимо в 100–10 000 миллионов раз больше энергии, чем при восприятии зрительных или слуховых сигналов.
Более того, прикосновение как ощущение имеет тенденцию к угасанию. Это чувство пропадает совершенно, если раздражитель вдруг перестанет двигаться по коже. На самом деле, наши чувствительные нервные окончания сигнализируют мозгу о наличии раздражения только когда изменяется сила раздражения, даже если время, в течение которого он сильнее или слабее давит на кожу, слегка деформируя ее, очень непродолжительно.
Для того чтобы прикосновение стало для нас значимым, мы должны или двигаться сами, или ждать, пока до нас не дотронутся. У животных — та же картина. Усоногий рак в период обучения плаванию проводит часы или даже дни, исследуя окружающие твердые поверхности и разыскивая какие-либо углубления, где бы можно было устроиться и провести остаток жизни замурованным в им же самим сооруженной маленькой известковой раковине. И точно так же пчела-матка путешествует по сотам, опуская свою антенну в каждую ячейку, в которой будет жить новое пчелиное поколение. Если ячейка маленькая, у пчелы срабатывает насос для спермы, открывающий нескольким сперматозоидам доступ к яйцу, которое они и оплодотворяют. Через несколько минут матка откладывает оплодотворенное яйцо в эту ячейку; спустя некоторое время из него появится или еще одна рабочая пчела, или же новая матка. Но если ячейка большая, матка сразу же откладывает в нее неоплодотворенное яйцо, из которого может получиться лишь трутень. Таким образом чувство осязания определяет пол каждого пчелиного отпрыска.
Реакции усоногого рака и пчелы на осязательные стимулы почти целиком зависят от врожденных особенностей их нервной системы. Такие реакции не очень разнообразны, однако они соответствуют обычным условиям существования этих животных. Наш жизненный опыт, связанный с восприятием ощупываемых поверхностей и пространств, со временем может стать более богатым и разнообразным. Нельзя установить предела разнообразию сигналов, которые может воспринять человек через кожу пальцев, приучившись различать на бумаге точки по коду, изобретенному еще сто лет назад Луи Бреллем, французским учителем слепых. Чтобы объясниться с незрячим путем прикосновения, тот, кто научился печатать на машинке, совершенно не обязательно должен читать по Бреллю. Он может пользоваться специальной машинкой, которая отпечатывает знаки кода на листе, когда по клавишам ударяют обычным способом. Эта машинка предназначена для перевода видимых букв в различимые слепыми выпуклости.
Слепые обращают больше внимания на тактильные сигналы; они прекрасно понимают, какая это важная замена зрения. Кое-кто из них заметил, что, если немного надавливать на руку или ногу, то начинает «клонить ко сну»; при этом прежде всего исчезает чувствительность к тактильным раздражителям и к холоду. Эта чувствительность восстанавливается в последнюю очередь, когда давление снимается и кровоснабжение нервов возвращается к норме. Ощущение тепла и боли сохраняется гораздо дольше и быстрее восстанавливается. Однако действие таких наркотиков, как кокаин, меняет картину: теперь чувствительность к тактильным сигналам исчезает в последнюю очередь и может сохраняться, даже когда ощущения боли и температуры совершенно притупляются.
В последние годы было обнаружено, что тактильное чувство имеет гораздо большее значение, чем мы предполагали. По-видимому, необходимо, чтобы нас немножко поколотили, особенно когда мы молоды. Физические контакты во время игры необходимы для развития нормальной, дружелюбно настроенной личности. Любое физическое воздействие, конечно, не приводящее к увечью, видимо, оказывает такой же эффект.
Любители животных давно уже знают, что по-настоящему прирученными птицами могут быть лишь те, которых постоянно брали в руки и гладили почти с самого момента появления на свет. Однако только в последнее десятилетие научно доказана необходимость прикосновения, после того как на новорожденных крысах были поставлены опыты по новой методике. Одну треть подопытных животных оставляли в гнезде и до них не дотрагивались; другую треть осторожно, руками, переносили в специальные коробки на продолжительное время и по нескольку раз в день; оставшуюся треть крысят помещали в такие же коробки и подвергали слабым болевым ударам электрического тока также по нескольку раз в день; эксперименты проводились по одной и той же схеме.
Когда крысята третьей группы подросли, у них не обнаружили ни симптомов невроза, ни других признаков ненормального поведения. Животные, получавшие удары электрическим током, были настроены так же дружелюбно, как и те, которых руками переносили в коробки и держали там. Но совершенно иная картина наблюдалась у животных «контрольной группы», которые с самого начала оставались в гнездах. По мере роста эти животные робко ползали, прятались по углам и выражали свое волнение частыми испражнениями. Ставши взрослыми, они при раздражении мозга проявляли такой страх, какого раньше у них никогда не замечали; при этом они становились «самыми возбудимыми и злыми крысами», которых когда-либо удавалось наблюдать. «Экспериментальные группы» крыс после подобной же операции оставались относительно спокойными.
Психиатры проводят параллель между описанными выше «контрольными» молодыми крысами, которые получали только тепло и пищу, но не знали прикосновений, и детьми, воспитывающимися в приюте, где они лишены настоящей ласки. Возможно, эти крысы ответили на извечный вопрос: бить или не бить? Безусловно, крысята, которые получали удары электрическим током, не воспринимали их как наказание. Однако они развивались нормально, не проявляли антагонизма по отношению к экспериментаторам. Им жилось гораздо лучше, чем тем крысам, до которых никто не дотрагивался.
В Висконсинском университете доктор Гарри Ф. Харлоу и его коллеги сделали еще один шаг на пути к решению интригующей проблемы «что такое материнская любовь и как она проявляется»? Чтобы ответить на этот вопрос, они отбирали у матерей макаки новорожденных детенышей и в возрасте двух дней сажали в клетку с «эрзац»-родителем, примерно такого же размера, что и настоящая мать. У этих «матерей» было по одному соску, из которого в любое время можно было пососать теплого молока. Одна такая «мамаша» была сделана из проволочной сетки, которой огораживают цыплячий загон, а другая из дерева; это был деревянный цилиндр, обитый мягкой пористой резиной и покрытый ворсистым материалом. У обеих «мамаш» были вращающиеся деревянные головы с блестящими пуговками или рефлекторами вместо глаз; их прикрепили к полу под некоторым углом с небольшим наклоном назад.
Обезьянки быстро обнаружили сосок и пользовались им, когда были голодны. Но только мягкая, одетая в «теплые одежды» «мать» вызывала нежность, которую можно назвать «детской любовью». К проволочной «матери» маленькая обезьянка обращалась лишь тогда, когда была голодна, подобно тому как прохожий подходит к автомату и ищет стакан, чтобы утолить жажду; испугавшись чего-либо, обезьянка не бежала к проволочной «матери», а пряталась в углу, отчаянно крича и закрываясь лапками. И наоборот, маленькая обезьянка в клетке с мягкой «матерью» проводила все время около нее, то обнимая, то поворачивая ей голову на безруком туловище, то сидя у нее на плечах. Мягкое чучело было для обезьянки постоянным утешением, матерью, обладающей неисчерпаемым терпением, прибежищем, где она скрывалась от напугавших ее предметов. Разница здесь совершенно очевидна: младенец как бы черпает утешение и уверенность в своем «родителе», облаченном в мягкие покровы; очень скоро любопытство берет верх и обезьянка отваживается осмотреть его — сначала с опаской, а потом более уверенно, уже без особого страха.