На третий день после внедрения упомянутой классификации Джилл принесла Харшоу письмо категории Ж. Авторы таких писем обычно вкладывали в конверты фотографии, часто рассчитанные на то, чтобы адресат не утруждал себя работой воображения. Автор последнего письма слегка перегнул палку: при взгляде на фотографию воображение немедленно начинало рисовать сладострастные картины.
Джилл возмутилась:
– Босс, вы только посмотрите на это!
Джабл прочитал письмо.
– Что говорит Майк?
– Он этого еще не видел…
Джабл скользнул взглядом по фотографии:
– Аппетитная дама… и знает, чего хочет. Ни в ее сексапильности, ни в прочих близких талантах сомневаться не приходится. Зачем ты суешь это мне? Я видел лучше.
– Я не знаю, что делать. Письмо безграмотное, а фотография… Можно мне ее порвать?
– Что написано на конверте?
– Ничего особенного: наш адрес и обратный.
– Читай вслух!
– Хм… Валентайну Майклу Смиту, Человеку с…
– По-моему, это письмо адресовано не тебе.
– Конечно, нет, но…
– Давай разберемся. Ты Майку не мать и не нянька. Если мальчику хочется читать письма, которые ему пишут, – пусть читает, даже такую дрянь.
– Ему и без того проблем хватает, да и зачем Майку показывать эту дрянь? Он невинный младенец.
– Да-а? А сколько народу этот младенец отправил к чертям?
Джилл страдальчески скривилась.
Джабл продолжал:
– Если ты действительно желаешь ему добра, лучше объясни, что в нашем обществе косо смотрят на убийство. Если он выйдет в мир до того, как это усвоит – ему придется несладко.
– По-моему, Майк не очень-то хочет выходить в мир.
– А я намерен выбросить его из гнезда, как только он оперится. Я не собираюсь держать его всю жизнь в оранжерее, да и не могу: я умру раньше. А что касается невинности, то тут ты права… Сестра, вы слышали о лаборатории стерильности в Нотр-Даме?
– Читала.
– Так вот, туда свозят самых здоровых особей, и там они чахнут. Майку пора наконец узнать «грязь» и выработать против нее иммунитет. Ведь рано или поздно он встретит эту деваху или другую такую же… Да с его популярностью и внешностью он всю жизнь может прыгать из постели в постель! И мы с тобой не сумеем его остановить. Более того, я не стану его удерживать: это не в моих правилах, хотя для себя самого я не выбрал бы такой образ жизни. Каждый день одно и тоже – скучно! Как ты считаешь? Джилл покраснела.
– Тебе не надоедает? Впрочем, это не мое дело. Если ты не хочешь, чтобы первые три десятка баб, которые попадутся Майку на улице, загнали его насмерть – не перехватывай писем. Пусть читает и набирается ума. Сунь это послание в общую кучу, а когда он начнет спрашивать, объясни и постарайся не краснеть.
– Босс, когда вы начинаете рассуждать логически, то становитесь невыносимым.
– Оскорбление – не аргумент в споре.
– Хорошо, я дам Майку это письмо, а фотографию порву.
– Ни в коем случае!
– Отдать ее вам?
– Боже сохрани! Такими картинками увлекается Дюк. Не понравится Майку – отдашь Дюку.
– Дюк собирает такую гадость? А с виду порядочный…
– Он и есть порядочный.
– Мне это не понятно.
Джабл вздохнул:
– Объясняй, не объясняй – ты все равно не поймешь. Дорогая моя, есть вопросы, на которые представители разных полов никогда не дают одинакового ответа. Только самые одаренные иногда вникают в мнение своего сексуального антипода. Здесь не помогут слова. Поверь мне, Дюк – благороднейший человек, хотя и увлекается подобными картинками.
– Я сама это Дюку не понесу! Он может неправильно понять.
– Фу-ты ну-ты! Что еще пишут?
– Ничего особенного. Как обычно: угрозы, аферы… Один тип просит пятилетнюю монополию на торговлю сувенирами.
– А что? Неплохая идея!
– Босс, вы серьезно?
– Разумеется, нет. Но ты подала мне идею рассказа. Ближняя!
Майк заинтересовался «грязной» фотографией. Он вник в смысл письма (теоретически) и стал разглядывать фотографию с восторгом, с каким обычно разглядывал бабочек. Бабочки и женщины возбуждали в нем жгучее любопытство. Майк понимал суть механических и биологических процессов, о которых говорилось в письмах, но ему было неясно, зачем торопить размножение и к чему возводить акт размножения в ранг ритуала, подобного церемонии с водой. Земным братьям недоставало чувства времени. Они спешили там, где нужно было подождать. В угоду им Майк научился ускорять ожидание; иногда это получалось так хорошо, что людям казалось: он спешит.
Майк пообещал Джилл не отвечать на подобные письма, но для себя решил, что это временно – до тех пор, пока не кончится ожидание. Майк не возражал, когда Джилл предложила отнести фотографию Дюку. Он и сам собирался это сделать. Он уже бывал у Дюка в гостях и видел его коллекцию. Майку запомнилось, как Дюк сказал: «Лицо у нее так себе, но ты посмотри на ноги, брат!». Майку понравилось, что соплеменник называет его братом, но в ногах он не нашел ничего особенного (разве что их было две, а не три – как у марсиан).
Что же касается лиц, то самое красивое на свете лицо было у Джабла. Неповторимое лицо. А у женщин из коллекции Дюка, можно сказать, лиц не было вообще. Да, все молодые женщины – на одно лицо. А как же иначе? Только лицо Джилл Майк не путал ни с каким другим. Джилл была первой женщиной, которую он увидел, его первым братом женского пола. Майк запомнил каждую морщинку на ее лице, каждую ресничку; он их много раз перебирал в счастливых раздумьях. Сейчас он знает лица Энн, Мириам и Доркас, но вначале он различал этих женщин только по росту, цвету волос и голосу. Когда все три, сидя в одной комнате, молчали (случалось и такое), то Энн была большая, Доркас – маленькая, а Мириам – средняя. Если не было Энн или Доркас, то Мириам можно было узнать по цвету волос, который назывался «каштановый», если речь шла о волосах, и «коричневый», если говорили о других предметах… Сейчас Майку нетрудно вспомнить лицо Энн и мысленно пересчитать все ее морщинки. В сущности, даже яйцо – это неповторимый мир, не похожий на другие. Так и каждая женщина потенциально имеет свое лицо, как бы слабо оно поначалу ни отличалось от других.