— Соединение мужчины и женщины не должно происходить без любви, но тем не менее очень часто происходит. Происходит насилие или совращение — игра, подобная рулетке, только еще более бесчестная. А потом проституция, одиночество — добровольное и вынужденное, — страх, вина, ненависть; дети, вырастающие в убеждении, что секс — это что-то плохое, постыдное, животное. Величайшая ценность, которой обладает человечество, искажена, извращена и представлена как величайшее зло. Всему причиной — ревность. Я долго не мог этому поверить. Джабл, я до сих пор до конца не понимаю ревности, она кажется мне безумием. Когда я впервые испытал любовный экстаз, моим первым порывом было желание разделить его сразу со всеми братьями: с женщинами непосредственно, а с мужчинами — через женщин. Я пришел бы в ужас, если бы мне предложили забрать все счастье себе. Вместе с тем мне не приходило в голову испытать эту радость с тем, с кем я еще не сроднился. Я физически неспособен любить женщину, с которой не разделил воду. Не один я: никто в Гнезде не испытывает физической любви, если не испытывает духовной.
Джабл мрачно подумал, что по такой идеальной схеме могут жить разве что ангелы. Краем глаза он заметил машину, садящуюся на площадку. Не успев приземлиться, машина исчезла.
— Что случилось?
— Они начинают подозревать, что мы здесь. Вернее, я: остальные считаются погибшими.
— Не пора ли перебраться в более безопасное место?
— Не волнуйся, Джабл. Те, кто сидел в машине, не успели ничего никому сообщить. А Джилл уже преодолела предрассудок против дематериализации нехороших людей. Раньше мне приходилось выдумывать всякие ухищрения, чтобы защищаться, теперь я действую проще. Джилл доверяет мне, она знает, что дисциплина не позволяет мне убивать людей без крайней необходимости, — Человек с Марса усмехнулся. — Вчера даже помогала, и не в первый раз.
— Что вы делали?
— Заканчивали то, что я начал в тюрьме. Когда я уничтожил тюрьму, пришлось уничтожить и некоторых заключенных. Их нельзя было освободить: они злые люди. Но я целый год вникал в этот город. Я знал, что еще десятки таких же злодеев ходят на свободе. Я ждал, вникал в каждый отдельный случай и, наконец, принял решение. Они дематериализованы, а их души получили возможность начать новую жизнь. Джилл поняла, что человека невозможно убить, что я всего лишь удаляю с поля грубых игроков. — Тебе не страшно играть в Бога, дружок?
— А я и есть Бог, — открыто улыбнулся Майк. — И ты есть Бог. И те, которых я убрал, тоже Боги. Сказано, что Бог видит всякую тварь. Так оно и есть: всякая тварь есть Бог. И если кошка съедает мышку, то и та, и другая выполняют свое божественное предназначение.
Приземлилась и исчезла еще одна машина.
— Сколько игроков вы вчера удалили за грубую игру?
— Четыреста или пятьсот, не помню точно: город-то большой. И некоторое время будет очень спокойным. Правда, с течением времени преступность возобновится: на Земле так не хватает дисциплины! Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, отец. Я боюсь, что ввел братьев в заблуждение.
— Почему?
— Они слишком оптимистичны. Они смотрят друг на друга и видят любовь, здоровье, согласие и счастье. И думают, что переход всего человечества к нашему образу жизни — лишь вопрос времени. Они, конечно, понимают, что это случится не завтра, но две тысячи лет — лишь мгновение. Однако они уверены, что когда-нибудь это случится. Поначалу я сам был в этом уверен и передал свою уверенность братьям. Я упустил главное: люди — не марсиане. Я не раз ловил себя на этой ошибке, поправлял и снова ошибался. Что верно для марсиан, не всегда годится для людей. Логика инвариантна, но на Земле и на Марсе оперирует различными данными. Поэтому и результаты оказываются другими. Я не понимал, почему никто из людей добровольно не отдает себя на съедение голодным собратьям. На Марсе это считается честью. Я не понимал, почему здесь так берегут детей. На Марсе таких девочек, как наши, выбрасывают на улицу — в зубы естественному отбору, и девять из десяти погибают в первое же лето. Логика одна, а объекты разные: здесь состязаются взрослые, а на Марсе — дети. Но так или иначе, состязание имеет место, иначе начинается вырождение. Не знаю, был ли я прав в попытке исключить состязание, но понял, что человечество не позволит мне этого.
В комнату заглянул Дюк.
— Майк! Ты видел, вокруг отеля собирается толпа?