Двигунов вдруг резко сел, и Полина от неожиданности едва не слетела в кювет, непроизвольно дернув машину вправо.
— Вы чего, Вадим Григорьевич?
— Приснилось, что не тех взяли, — хмуро признался оперативник, взъерошивая волосы рукой. — Аж мурашки побежали…
— К счастью, это только приснилось. Но вы, похоже, были правы…
— Сейчас вот они как в отказ пойдут все — мы побегаем тогда, доказывая причастность, — так же хмуро отозвался Двигунов.
— У меня есть показания этого молодого… Куличенкова. Я его сегодня и дожму на те эпизоды, где он участвовал.
— Да, с ним легче всего работать будет, парень неопытный совсем, запуганный — заметили?
— Отец бил его, — сказала Полина, удивившись тому, что оперативник, видевший Даниила всего несколько минут, сразу понял, что у парня проблемы с нервами.
— Да, батя там серьезный, надо пробить, не судим ли, сейчас доедем — займусь. Да и этого, второго, тоже по базам прогнать надо и пальцы глянуть.
— Может, вы домой поедете? — спросила Полина, глянув в зеркало на серое от недосыпа и усталости лицо оперативника. — Дежурили ведь…
— Да ладно, день-то уже к вечеру, доделаем хотя бы что-то, а там и домой можно. Вас-то, поди, муж ждет?
— Он привык, — вздохнула Полина. — Дочь вроде тоже нормально относится, а сын… ну, он маленький еще, скучает.
— С мужем повезло вам, — буркнул Двигунов. — Другой бы доставал постоянно — почему не дома, да с кем в выходной на машине гоняешь.
— Нет, Лёва понимает… хотя вот сестра моя говорит точно как вы.
— Поменьше сестру слушайте. Раз мужик так себя ведет, значит, его устраивает все. Мы ж такие… чуть что не так — и никакие дети не удержат.
— Вы так говорите, как будто опыт был, — заметила Полина, знавшая, что капитан никогда не был женат и детей тоже не имел.
— А у меня отец так от матери ушел, — спокойно отозвался Двигунов. — Она хирургом работала, ее часто то среди ночи дергали, то из-за праздничного стола. Ну, он терпел-терпел, да и собрал вещички свои в портфель, сказал — в командировку, и с концами, больше мы его и не видели. Ну а я, имея пример перед глазами, сразу решил, что и пробовать не стану — с опером жить тоже склад характера нужен, зачем кому-то жизнь портить.
«Ну, теперь становится понятно, почему ты так к женщинам относишься, — подумала Полина про себя. — Просто на всякий случай, вдруг они все неверные и надеяться на них нельзя».
Покосившись в зеркало на снова задремавшего капитана, она набрала номер мужа и, когда Лев ответил, негромко произнесла:
— Ну, вы там как?
— Мы в порядке. Пообедали, Ванька спит, надо будить уже. Инка вернется — пойдем гулять. А ты что?
— А я, похоже, надолго, — призналась Полина, дотягиваясь до пачки сигарет. — Допрашивать надо, пока по горячему…
— О, все-таки поймали? — обрадовался муж.
— Ну, похоже, что так. Но теперь…
— Да понял я, понял, — перебил Лев. — Теперь будешь колоть, пока кто-то не признается, а это время. Ночевать-то придешь?
— Ночевать приду, ночью допрашивать нельзя.
— Ну, все, я понял, — повторил муж. — Ты хоть поела?
— Когда? — вздохнула Полина. — Ладно, Лёва, я подъехала, буду будить Двигунова, он на заднем сиденье спит.
— Ну, удачи, — рассмеялся Лев и сбросил звонок.
Полина докурила, чуть приоткрыв окно, и только после этого повернулась назад, высовываясь между сидений:
— Вадим Григорьевич, подъем, пора работать.
Анфиса
Открывать глаза было больно — как будто веки изнутри склеили, и теперь нужны огромные усилия, чтобы их разодрать.
Анфиса уставилась в потолок, пытаясь поймать в фокус длинную матовую лампу, но она вращалась, и от этого вращения еще и подкатывала тошнота. Снова зажмурившись, Анфиса полежала пару минут и попыталась опять открыть глаза. Вторая попытка оказалась более успешной, во всяком случае, лампа перестала вращаться. Несколько глубоких вдохов и выдохов отогнали тошноту, и Анфиса почувствовала, что почти пришла в норму. Огляделась вокруг, не совсем понимая, где находится, и только заметив две пустые кровати, заправленные белым бельем, дверь с наклейкой в виде душевой лейки и стоящую рядом с ее кроватью стойку капельницы, поняла, что лежит в больничной палате.