На какой- то момент в Янне зародилась надежда, что слова Лилли станут вещественными, такими, как дерево или железо. Тогда он сможет выхватить их из воздуха рукой, поворачивать и рассматривать.
- …еверсигтли… [3]
Это слово, пожалуй, походит на штопор и будет на ощупь твердым и холодным.
- А теперь Янне.
Лилли стояла перед ним. Он смотрел ей в живот, на коричневую юбку; чуть повыше коричневая ткань переходила в зеленую блузу.
- Ты понял?
Янне перевел взгляд на туфли Лилли. Они были коричневые. Он почувствовал, как рука Лилли опустилась на его плечо. Рука была легкая, но она все же подняла его вверх, словно большой подъемный кран. Они стояли друг против друга - он и Лилли. Со стороны класса слышался шепот, позади кто-то кашлянул.
- Ты понял? - снова спросила Лилли.
Янне кивнул и сказал, почти прошептал:
- Да.
Это короткое слово легко было вымолвить. И если сразу ответишь утвердительно, избавишься от необходимости объяснять, а он ровно ничего не смог бы объяснить.
- Тогда иди к доске, - сказала Лилли.
Где- то вышла осечка: ему не позволили остаться на месте. Лилли подошла к учительскому столу и манила его рукой.
- Ну иди же…
Щеки Янне вспыхнули. Он медля пошел по проходу. Когда он проходил мимо двери, ему захотелось броситься вон, устремиться во двор, а оттуда куда-то далеко-далеко, где никто не сможет увидеть его. Однако черная доска надвигалась на него, как бы он ни мешкал; он чуть было не наскочил на нее. А нарисованный на ней шар вырос в размерах и теперь был большой, величиной с днище бочки.
- Будь добр, - сказала Лилли.
Янне прислушивался к звукам в классе и думал о себе и о том, как он выглядит сзади. Он завел руку за спину и пощупал ремень. Рубашка, к счастью, оказалась заправленной в брюки как следует. Он провел рукой по волосам; они нередко топорщились у воротничка, топорщились они и теперь. Он послюнявил ребро ладони и пригладил их.
А взгляды буравили его, острые, как шило.
Он взял из желоба указку и несколько мгновений держал ее поперек обеими руками. Лилли чего-то ожидала от него.
Но чего?
Наверное, она ожидала, что он покажет указкой на какое-нибудь место шара, дугу или косую линию. В верхней части шара была ложбинка; мел взял тут кратчайший путь. Сжав губы в нитку, Янне приставил конец указки к ложбинке.
Затем он прислушался.
Кто- то зашипел совсем близко. Янне глянул через плечо. Это шипела Лилли, подняв палец, словно выговаривая кому-то. В ряду у окон раздалось фырканье, посреди класса послышалось девчоночье хихиканье.
Янне положил указку в желоб и повернулся, чтобы идти. Но Лилли выступила вперед и протянула ему белый мел.
- Нарисуй, будь добр, - сказала она.
От него ожидали, чтобы он что-то нарисовал. Янне держал мел в руках так, как держат сигару, и смотрел на шар. На том, прежнем, шаре были обручи.
Ну, если они хотят, чтобы он нарисовал обручи…
Янне поднес мел к окружности шара и резко дернул рукой влево. Мел заскрежетал по доске, и это было как вскрик человека. Он широко замахнулся, как замахиваются для удара: обруч залетел далеко на другую сторону окружности. Затем он нарисовал второй обруч, третий и так все новые и новые, пока шар не стал похож на клубок ниток.
Тут он снова прислушался.
За его спиной было совершенно тихо. Но это была такая тишина, какая воцаряется перед грозой. Он чувствовал это спиной. Все мысли выскочили у него из головы, лишь одно слово гвоздило его: прочь, прочь, прочь… Но он все стоял и стоял на месте, ноги словно приросли к полу.
Сейчас грянет гроза.
Он одернул спереди рубашку и провел рукой по «молнии» брюк. Она была застегнута. Или он все-таки забыл? В спешке он иногда забывал ее застегнуть, и тогда были видны кальсоны. Вот и сейчас они видны, если… Но он не осмеливался больше проверять: все бы это увидели. Десятки глаз следили за каждым его движением.
Ему вдруг захотелось закричать, заорать, сделать что-нибудь такое, чтобы стерегущие сзади взгляды уступили ему дорогу и он смог пойти на свое место рассматривать сердце Эскила Йоганссона. Но он не закричал, а лишь сжался в комок и бросился бегом к своей парте. Он попал не в тот проход и помчался обратно. Его рука задела что-то мягкое, пальцы ощутили тепло чьей-то кожи. Он прижал руку к боку и, спотыкаясь, поспешил дальше. Кто-то потянул его за рукав, он вырвался и шумно плюхнулся на свое место.
Сердца были на месте на крышке парты, маленькое чуть повыше над большим.
- Спасибо, Янне, - сказала Лилли, - большое спасибо.
И тут раздался взрыв.
Он начался откуда-то сзади гулким, как из бочки, смехом, покатился вперед, разросся вширь и овладел всеми уголками класса. Смех бушевал над Янне, как туча с градом, он хлестал, он бил… И повсюду виднелись черные зияющие отверстия ртов. Он прижался лбом к парте.
Но и парта, казалось, жгла.
- Тихо! - крикнула Лилли. - Тихо!
Сперва смех начал заикаться в передних рядах; он прерывался, стал выдыхаться; гул как из бочки тоже начал стихать. Потом наступила минута полной тишины, а за нею один за другим стали раздаваться обычные в классе звуки: зашуршала бумага, послышалось чмоканье губ, перешептывание, кто-то высморкался, о парту стукнулся ботинок, на пол, звякнув, упала монета. Звяканье почему-то напомнило Янне о колокольчике и о том, как однажды в Финляндии по замерзшему озеру ехал на гнедой лошади толстый мужчина в меховой шапке. Тогда-то и звенел колокольчик.
- Вы ужасны, - бушевала Лилли, - ужасны, ужасны…
Янне медленно поднял голову. Он сделал вид, будто рассматривает нарисованную собаку, а на самом деле следил за Берит, Томасом и другими. Все они продолжали пялить на него глаза. Он принялся теребить воротник рубашки, скручивал его и снова раскручивал. Затем достал английскую булавку и стал выцарапывать на крышке парты третье сердце - свое собственное.
Лилли снова незаметно подошла к нему, вдруг будто выросла перед ним. И опять ее рука коснулась его плеча, на этот раз словно поглаживая. Он слегка тряхнул плечами: не надо ему этого поглаживания. Лилли отступила назад, положила перед ним лист белой бумаги и дала карандаш.
Янне вопросительно взглянул на Лилли. Она кивнула, улыбнулась и сказала:
- Ты рисуй, рисуй…
Затем она подошла к доске и стерла обтянутый обручами шар. Стина хихикнула еще раз, остальные молчали.
Янне принялся рисовать на бумаге лошадь с колокольчиком. Время от времени он посматривал на зуммер над дверью класса. Его жужжание возвестит окончание урока.
3. ТАЙНЫЙ ПАССАЖИР
Отец чистил щеткой пиджак от коричневого костюма в кухне у окна. Он куда-то собирался. Мать тоже была дома; она уже надела синее платье и расчесала свои локоны. Отец и мать все утро перешептывались между собой, перешептывались и умолкали, как только Янне оказывался поблизости. Янне только что застиг их на перешептывании. Тогда отец притворно закашлялся, а мать ушла в комнату и, сев в кресло, стала читать старую женскую газету.
- Куда вы собираетесь? - спросил Янне.
Отец повернул спину пиджака к свету и сказал:
- Погляди, нет ли перхоти.
Мать шуршала в комнате газетой. Янне заглянул в дверь.
- Мы с отцом едем в деревню, - сказала мать.
- К кому?
- Есть такой Лайтинен, ты его не знаешь.
- Я поеду с вами.
- На этот раз нет. Лехтонен уже такой старый.
- Ты сказала Лайтинен.
- Ну да, Лайтинен.
Мать перевернула страницу и принялась разглядывать портрет какого-то бородача. Янне пошел в кухню и сказал отцу:
- Я тоже поеду с вами.
Отец надел пиджак и крикнул матери в комнату:
- Может, все же возьмем его с собой, ведь он уже взрослый мальчик?