Анна остановилась, в легком недоумении разглядывая текст на экране. Писем было много, но… если засесть плотно, то за вечер работа будет сделана.
- Я хорошо знаю английский, - полуутвердительно, полувопросительно сказала она.
- Откуда я знаю, как ты его знаешь, если я сама его ни фига не знаю? – парировала Зинка, продолжая ковыряться в своей необъятной сумке, - Клиенты на тебя пока не жаловались.
Анна опять недоуменно сдвинула брови:
- Но если я хорошо знаю английский – почему я преподаю русскую литературу?
- Потому что у тебя диплом русского отделения, - раздельно, как умственно отсталой, каковой, видно, Зинка Анну и считала, пояснила та, - Квадратик такой, пластиковый, с голограммой, помнишь?
Да помнила она – не амнезия же у нее, действительно? Но все это не давало ответа на вопрос.
- А почему я не могу, допустим, частных учеников брать? – все еще вертя в руках с такой легкостью переведенное письмо, переспросила Анна.
Зинка посмотрела на нее совсем тревожно. Если раньше в ее мине «убогая ты моя» было много наигрыша, то сейчас она всерьез забеспокоилась о душевном здравии подруги.
- Потому что ты не можешь водить в эту квартиру посторонних людей, - отчеканила Зинка.
- Это кто сказал?
- Это ты мне так сказала, - Зинка выглядела уж вовсе перепуганной, - Когда я тебе с сыном нашей соседки позаниматься предложила – они, кстати, неплохо платить собирались. Только они уже нашли другого репетитора…
- Я так сказала? – озадачилась Анна.
- Ну да! Ты сказала, что сюда с учениками нельзя: муж будет недоволен. И к ученикам ты тоже ходить не можешь – у тебя готовка, стирка-глажка, ты должна в магазин…
- Да, - явно неуверенно протянула Анна, - Я, конечно, должна…
Драить пол, мыть хрусталь, стирать, крахмалить до хруста простыни. Свекрови низкокалорийный обед, по специальным рецептам дорогой клиники похудения, мужу – сбалансированный, с высоким уровнем белков и протеинов… Вроде бы все замужние женщины так живут… Кажется…
Она отлично помнила, как испуганно лепетала всю эту чушь в ответ на Зинкины, да и директриссины предложения подзаработать, но… не понимала. Ей что, деньги не нужны? Еще как нужны, особенно сейчас, после долгого лечения! Так почему же она боится их зарабатывать? Глупость какая-то! Она не понимала собственные воспоминания, как будто… они принадлежали совсем другому человеку.
Боль вкрадчиво выпустила тонкие усики к вискам, к макушке, ко лбу. Шрамы на голове ответили мерной пульсацией и налились жаром. Держась за затылок, будто рассчитывая поймать затаившийся там комок боли, Анна положила мобильник на стол:
- Завтра… - ой, как больно-то! – Завтра получишь.
- Точно? – теперь уже Зинка глядела на нее подозрительно, - Может, тебе… того… лучше не напрягаться? Будешь потом вопить: «Я сошла с ума, какая досада…».
Очень даже может быть. С врачом, что ли, посоветоваться, что бы это такое значило, когда твои собственные воспоминания вдруг кажутся тебе чужими, а вещи, которые ты совершенно точно делала и говорила – глупостями посторонней идиотки?
- Денежки я тебе сейчас отдам, - уже шурша купюрами в кошельке, сообщила Зинка, - У самой-то, небось, ни копейки, как же ты у меня лифчики покупать будешь?
- Какие лифчики? – непонимание заглушило даже разгорающуюся боль.
- Китайские, - теперь Зинка шуршала пакетом. Аннин диван покрыли аккуратные конусы сложенных лифчиков.
Анна с некоторым сомнением распялила один на руках.
- А это зачем? – она ткнула пальцем в выложенную стразами прямо на чашечке лифчика надпись «I love you».
- Шпаргалка, - фыркнула Зинка, - Для того, кто этот лифчик с тебя снимать будет. Чтоб знал, что при этом говорить.