— Залюбил, — шепнула Тиаве. — Постоянно в постель тащит. Говорит, спорт полезен для здоровья.
Кутюрье опешил, затем оглянулся и выдал:
— Да ты, мать, с ума сошла?! Ты хоть ешь больше. Ты же так долго не протянешь! Ты себя в зеркало видела? Словно тень стала. Скоро совсем прозрачная будешь. Манаукцы сущие эротические демоны, ненасытные. Так что или прекращай, — тут Тиава рассмеялся, добавляя через силу: — спортом заниматься, или все платья с тебя спадать будут.
Я улыбнулась, заражаясь его весельем. Ну да. Я сама видела, что тело моё приобретает рельефы. Ноги до сих пор гудят от ночных упражнений.
Раздеваясь перед унжирцем, я пыталась не смущаться. Стоило длинному платью упасть на пол, открывая меня взорам мужчин, как гостиную оглушил возглас удивления.
— Боже, какой ужас? Детка, это же синяки! — вскричал унжирец, указывая на мои ноги.
Я опустила взгляд и оглянулась на Тамино, показывая ему кулак. Отпечатки пальцев на моих лодыжках были еле заметными, но глазастый кутюрье их умудрился разглядеть. Хорошо, что переносица с помощью чудо-мази полностью прошла. А то, чувствую, разразился бы скандал.
— Ши Тамино, что вы себе позволяете? — ринулся в мою защиту Тиава, но я была быстрее, заслоняя собой мужа.
— Это не то, что ты подумал, дорогой Тиава. Это мы так баловались сегодня ночью, — я смело улыбалась, правда, поджилки тряслись. Алиас обхватил меня за подбородок, привычно закидывая голову кверху, склонился, впился поцелуем, а я ответила, понимая, что этот показ для унжирца, иначе точно не поверит.
— Вы оба сумасшедшие, — сокрушался кутюрье, но, кажется, успокоился. — Ши Тамино, вы не боитесь ей кости переломать?
— Я контролирую себя, — недовольно заверил его манаукец.
Унжирец не поверил, я же прошла к зеркалу, которое приготовил Селан, и тихо шепнула кутюрье:
— Это было очень глубоко и здорово.
— Детка, — протянул унжирец, — заездит он тебя.
Я мечтательно улыбнулась, поглядывая в зеркало на Тамино. Он стоял за моей спиной чуть поодаль, чтобы не мешать Тиаве снимать мерки.
Наши глаза встретились. Заездит! Такой и вправду может. Даже сейчас его взгляд блуждал ниже моей спины, а по губам змеилась улыбка.
Тиава предлагал фасоны своей новой коллекции, укутывая меня в голограммы платьев. Алиас выбирал, а я просто стояла, как кукла, и понимала — не могу выбрать одно! Я хочу все!
Остановились на чёрном в пол платье с глубоким вырезом спереди. Подол был многослойным, и под чёрной тканью скрывалась голубая. От каждого шага она ярким всполохом выныривала и снова пряталась под чёрной занавесью. Очень красиво. И если покружиться, то её видно. Лиф платья был классическим корсетом, драпированным, без бретелек и рукавов, зато прилагались перчатки. Я сроду такие не надевала. Я нравилась себе, несмотря на то, что это лишь голограмма. Как в реальности оно сядет, оставалось догадываться. Хотя Тиава заверил, что у него всё по размеру.
После того как мы дружно проводили кутюрье, Алиас сопроводил меня в кабинет, закрыл дверь и, позвонив, попросил Селана нас не тревожить. Он медленно подвёл меня к столу. Снял пиджак, небрежно кидая его на спинку кресла для гостей.
— Ну а теперь приятное.
Он сел в своё кресло и усадил меня на колени. Я разлеглась на его груди, как недавно в библиотеке. Тамино поднял экран так, чтобы нам было удобно, и стал открывать странички ювелирных магазинов.
Я только смотрела, как быстро Алиас перелистывает странички. Еле успевала хоть что-то рассмотреть, а мужской палец уже открывал новое окно. Я удивлялась его скорости.
— Алиас, ты хоть что-нибудь видишь? У меня одно мельтешение. Как я могу выбрать, если ты не даёшь?
— Прости, всё время забываю, что земляне ущербные.
Я замерла, затем обернулась.
— Ущербные? — переспросила, желая слезть с колен.
— Да, дорогая. Я не в обиду сказал. Это унжирцы утверждают, что земляне ущербны, поэтому создали нас, модифицированных. Ты же любишь нас так называть, — Алиас подмигнул, напоминая мне мои же слова. — Я не обижаюсь, это ведь правда. Мы усовершенствованная версия ущербных землян.
Я обиделась. Не ожидала такого услышать от него.
— Я тебе так противна? — тихо переспросила.
Алиас застыл, потом обнял и глухо шепнул:
— Я люблю тебя. Но ты слабее меня, видишь хуже, скорости нет. Сама же слышала, как меня сегодня отчитали за твои синяки. Но мне нравится твоя хрупкость, и я обожаю тебя такой. А на балу ты это слово будешь слышать чаще, чем думаешь. Там будут шиямата со своими прислужницами и моя мать. Я тебя тренирую спокойно воспринимать это слово. Ущербность — не всегда плохо. Как и хрупкость, как и женственность. И модифицированными нас называете вы, ущербные. Это сложно объяснить, дорогая. Мы нужны друг другу, но при этом между нашими расами вечная неприязнь. Надеюсь, ты поняла меня.