Егор, сам того не замечая, уже почти орал в полный голос, стоя над «зайцем». Тот сидел поникший и не возражал. Когда Егор наконец смолк, разъяренно сопя, «заяц» поднялся со скамьи, сказал почти шепотом:
— Что же, вы, конечно, правы. Интересы государства ни с чем нельзя сравнить. Простите, что побеспокоил. Прощайте.
Он повернулся и пошел по аллее.
Столько безысходности и отчаяния было в его невысокой сгорбленной фигуре, столько безнадежности и тоски, что сердце у Егора дрогнуло. Ведь и сам он часто думал о судьбе детей, заброшенных космической войной в заповедный уголок и силой обстоятельств принужденных жить в нем. Что ожидало их вдали от родины, от близких, какое будущее? Прижиться в человеческом обществе они не смогут, как бы ни старалось это общество. Всю жизнь провести в подземном бункере, трясясь от страха и ожидая нападения? Для человечества они оставались чужими. Когда еще наступят времена, описанные в романах: люди вышли в космос, и на Земле целая толпа посланцев других миров, которые чувствуют себя здесь, как рыбы в воде? И наступят ли эти времена? Пока же ничего светлого впереди у «зайчат» не предвиделось.
Да, Егор не жалел о том, что жители Николенек не отдали детей «космическим свиньям», хотя те и хотели людям добра, стремясь оградить их от ростков зла. Нельзя было этого делать. Дети и в космосе дети и за преступления отцов отвечать не могут. Но ведь и взрослые «зайцы», появившись на Земле, не дали возможности договориться с ними по-хорошему, стали действовать так, как привыкли, достигая своего огнем и мечом. Не вышло.
И вот теперь новый этап всей этой истории. Вновь напряглись нити, связавшие судьбу Егора с судьбами космических детей, а через них и с судьбами целых цивилизаций, схлестнувшихся в пространстве в смертельной борьбе. И опять приходится решать, становиться на чью-то сторону. Вот только на чью в этот раз?
«Зайца» почти уже не было видно. Егор крикнул: «Погодите!», и побежал вслед.
3
— Да-а… — протянул Василий Степанович. — И что теперь прикажешь с тобой делать?
Егор отмахнулся.
— Ничего я с собой делать не позволю. Не те времена.
— Ну, насчет времен — это ты зря так. Времена те еще. — Потом подозрительно спросил: — А что, у тебя уже и план есть?
— Нет, — честно признался Егор.
— Так на что же ты рассчитываешь? — удивился Василий.
— Не скажу! — вдруг окрысился Егор. — Ты и так со мной собрался что-то делать. Глядишь — совсем на Колыму законопатишь.
Василий Степанович заржал довольно.
— Мы такие! — Потом сразу посерьезнел. — Бросаем дурака валять. Да ты хоть понимаешь, на что идешь? Еще и нас за собой тянешь!
Егор все еще злился.
— Никто вас никуда не тянет! Сами допрашивать стали!
— Ну, братец, работа такая — все знать! А теперь уже поневоле с тобой повязаны. Да не психуй ты, не побегу я тебя закладывать. Думать давайте!
Тут впервые подал голос дядя Саша:
— А чего тут думать? Надо ребятам помочь до родителей добраться.
Егор и Василий в изумлении уставились на него.
— Дядя Саша, что с тобой? От тебя ли это слышим?
— Перестаньте вы, ради Бога! Что же я — не человек, изверг какой-то? И дураку понятно, что детишкам лучше будет с папами и мамами, чем со мной, пеньком старым. А то загнали их под землю и думаете, что осчастливили! Тюрьма ведь тюрьмой, концлагерь какой-то!
— Окстись, Александр Иванович! — возмутился Василий. — Чего плетешь-то? Ты вспомни, что в пансионате было!
— Ну было — и было! — дядя Саша не сдавался. — Мало ли что. Тебе же Егор сказал — группа экстремистов! У нас тоже дураков хватает. Короче, племяш, я с тобой. А если он нам мешать будет — свяжем и в шкаф запрем.
— Но-но, я вам запру! Вояки! — тут же раскалился Василий Степанович и поднялся из-за стола. Дядя Саша тоже подскочил, встал напротив.
Егор понял, что пора вмешаться.
— Так, разошлись, успокоились. Вам сейчас только подраться остается. Забот мало? Дядя Саша, будь умнее, не связывайся! Да сядьте же, кому говорю!
Они сели, все еще ворча.
— А тебе, Василий, вообще грех нервам волю давать. Чему вас только учат в ваших спецшколах? Ты лучше кофе нам сооруди. Знаю, есть у тебя кофеварка тут.
Василий Степанович был сконфужен и не оправдывался — понимал, что погорячился. Беспрекословно открыл шкаф, включил какой-то хитроумный кофейный агрегат, затем полез в сейф, вытащил бутылку хорошего коньяка, расплескал по рюмкам. Дядя Саша, еще не остывший от стычки, отнекивался, ссылаясь на то, что детям будет неприятен запах и вообще он «завязал» уже давно. Но ради примирения все же свою рюмку пригубил. Егор же с удовольствием выпил и вторую, чтобы немножко снять напряжение, попросил налить еще. Василий Степанович налил, поколебался, добавил и себе. Тут подоспел и кофе. Разлили его по чашечкам и, как ни в чем не бывало, стали обсуждать план будущих действий. Только дядя Саша попросил не особенно курить, а то потом одежда табаком будет пахнуть.