— Всю ответственность за проведение операции возлагаю на себя. Я поведу танки в рейд,— мажорно по дытожил Франц.
— Нет, это невозможно!— стукнул кулаком по столу комкор, вскочил. Волосы разметаны, глаза — вот-вот лопнут от бешенства. — Подчеркиваю еще раз, это верная смерть. Русские вас уничтожат на втором этапе. Нет, я против операции.
— Дядя Гельмут! Как же вы быстро забыли наши глубокие рейды 41 года. Где ваш патриотизм?
— Сейчас не 41 год! — моментально парировал генерал. — Это авантюра!
— Дядя Гельмут! Риск оправдан. Даже если мы не вернемся, сведения, которые передадим, будут бесценны. Я подчеркиваю, операция возможна при серьезной подготовке. Нужна ваша организационная помощь, командующего армией для согласования действий с соседями. Прорыв нужно делать здесь. На стыках соединений, даже объединений.— Ольбрихт подошел к настенной карте командира корпуса и показал карандашом.— Выход из рейда — здесь. Я знаю эту местность. Тогда наш 24 моторизованный корпус прошелся как триумфатор от Днепра до Смоленска. Тем более мы будем продвигаться на русских танках с их звездами, не вступая в сражения.
Выслушивая последние аргументы Франца, генерал, вновь залюбовался им. Ему нравились дерзость, убежденность, прямота офицера. В эту минуту он подумал:
— Почему бы и нет? Если все сложится благополучно, сильнейший козырь окажется в руках. Этой картой будет разбит выскочка фельдмаршал Модель. К нам подтянут танковые, артиллерийские дивизии. Еще посмотрим, чья сторона возьмет", — генерал прикрыл глаза. Ему представляются новые победы, новые награды фюрера. "Этого мальчика я поддержу. То, что он обратился ко мне, а не в штаб армии Харпе, это правильно. Только я смогу понять и оценить по достоинству его порыв и командирские возможности. Тем более, что Йозеф дал мне указание провести силовую разведку с использованием его резерва. Командир 20 дивизии генерал танковых войск фон Кессель возражать не будет. Одно только но...", — Вейдлинг настороженно посмотрел на Франца:
— Почему в рейд должен идти именно ты, Франц? А не, как положено, командир взвода или роты. Что я скажу твоим родителям, если....
— Если я не вернусь, дядя Гельмут? Я правильно вас понял?
— Да, Франц.
— А что вы говорите тем солдатским матерям, чьи дети лежат уже и будут положены еще на этой славянской земле?
— Но это разные вещи.
— Нет, господин генерал. Смерть сына для любой матери это невозвратная потеря, огромное горе. Я такой же солдат, как и другие. Свой долг я выполню до конца. С нами будет бог!
— Хорошо, Франц,— Вейдлинг тяжело вздохнул.— Быть всегда впереди! Эту почетную учесть ты выбрал сам. Ангелы охраняли тебя до сих пор, а ведь ты побывал в разных мясорубках. Надеюсь, под их крылом будешь и сейчас. Я даю свое согласие на проведение операции. Как мы ее назовем, капитан?— Брови генерала сдвинулись. Глубокая морщина разрубила его мясистый лоб надвое.
— Операция "Glaube ", господин генерал.
— Почему "Glaube"?
— Вера в победу, мой генерал. Вера в высшие силы. Вера в доблестных солдат. Вера в себя!
— Хорошо, Франц, утверждаю! Пусть будет операция "Glaube ".
 
 
  Глава 4
 
  22 июня 1941 года. Поселок Заболотное, Журавичский р-н, Гомельская обл. Беларусь.
 
 В тот тревожный воскресный день, вдова Акулина — мать пятерых детей, усердно пропалывала грядки. В работе ей помогала Вера — старшая дочь. Она только что закончила десять классов с золотой медалью и решала в какой институт поступать. Мать уже знала о намерении дочери, была не согласна с ней, но серьезно поговорить о будущем все было некогда. Здесь же, на грядках, им никто не мешал. Появилось, наконец, самое подходящее время раскрыться душой.
 — Ты что, Вера, решила в артистки податься? — спросила невзначай Акулина у дочери,выдергивая с трудом укрепившийся корень пырея. Вера уже готовилась к разговору, ждала его, поэтому ответила без промедления.
 — Да, мама, в артистки. Поеду поступать в Щукинское училище в Москву. Ты же знаешь, мне всегда нравилось выступать в школьных спектаклях. На районных смотрах мы получали грамоты. В общем, буду пробовать.
 — Дочушка, не поступишь ты! Куда нам до столицы? Поезжай лучше к Мише, в Витебск, в педагогический институт. Будете там друг другу помогать. Глядишь, в учителя выбьешься. У тебя же с языками хорошо. Вот и будешь 'немецкому' обучать детей. Учителей в колхозе уважают. Разве я неправа?
 -Нет, мама. Я так решила! — Верино лицо исказилось гримаской. Она недовольно поднялась с грядки. Волосы цвета спелой ржи покатились волнами по ее загорелым красивым плечам. Широко открытые, небесного цвета глаза выражали одновременно и детский протест и мольбу.