— Благодарю вас. Кстати, Тихорский — наш земляк. А сын у вас, должно быть, заботливый юноша, да и ученый, если знаком с Фомой Трофимовичем.
— Да, мой Денис ученый, — с гордостью подтвердила Елена Никитична. — Он и за границей обучался разным наукам. Многие советовали ему заняться горным или оружейным делом, — ведь тогда он мог бы основать завод и иметь неплохие доходы. Но Денис выбрал историю — это ему больше по душе.
— И моя Анастасия такая же — выбирает не то, что полезно, а то, что ей нравится, — вздохнула Татьяна Степановна. — Очень уж она своенравная…
— А может, не своенравная, а свободолюбивая? — заметила Томская.
— Ваша дочка, наверное, красивая девушка? — не утерпела и вмешалась в разговор Фекла Герасимовна. — Похожа на вас? А вы не греческого ли рода?
Елена Никитична сердито глянула на компаньонку, но Татьяна Степановна не обиделась на излишнее любопытство, а ответила вполне миролюбиво и с достоинством:
— Нет, мой отец был молдавским боярином, а мать — полтавской помещицей.
— А ваш муж, наверное, был казацким офицером? — спросила Томская.
— Да, значковым товарищем.
— Почему же удивляться свободолюбию дочери? — улыбнулась Елена Никитична. — Казацко-молдавская кровь сказывается. Мы, поморы, тоже нелюбим утеснений. В Москве я столкнулась совсем с другим. Досадно видеть темных мужиков, забитых баб… Крепостное рабство отупляет людей.
— Дай Бог, чтоб наши земли миновала эта напасть, — прошептала Татьяна Степановна и перекрестилась. — Хоть некоторые здешние помещики не прочь, чтобы селян за ними намертво закрепили.
— Они не понимают, что рабский труд на самом деле нехорош, — заметила Елена Никитична. — Из-под палки никто хорошо не трудится. Да и не по-божески это — владеть людьми, как скотиной. Оттого ведь и мужицкие бунты случаются, во время которых гибнет много невинных людей. Вот у Феклы, — она кивнула на компаньонку, — отец ее, поп из бедного прихода, был убит бунтовщиками оттого, что дал пристанище в церкви детям одного барина. Барин был жестоким, но ведь детки-то малые ни в чем не повинны.
— И у нас недавно гайдамаки бушевали под Корсунем, под Белой Церковью, так вместе с жестокими панами погибло много и простых людей, — сказала Татьяна Степановна. — Нельзя озлоблять крестьян рабской жизнью.
— Впрочем, я не думаю, что Елизавета Петровна будет расширять рабство на все свои земли, — заметила Елена Никитична. — Она женщина боголюбивая. А вот наследники ее… они-то могут всех закрепостить, если увидят в том выгоду[22]. Петр Федорович, хоть и из просвещенной Европы к нам привезен, но да ведь по натуре и воспитанию своему — чистый пруссак, ему русских людей не жалко. А супруга его… да кто ее разберет. Но, думаю, она себя еще покажет.
Татьяна Степановна с удивлением покосилась на собеседницу, удивляясь смелости ее речей. А Елена Никитична, словно угадав настроение собеседницы, рассмеялась:
— Не удивляйтесь, милая, моим крамольным словам. Я отвыкла бояться, ибо давно прошла через царские опалы. Муж мой погиб в жестокой ссылке во времена Анны Иоанновны. — Рассказав историю ареста Андрея и Льва Томских, Елена Никитична тяжело вздохнула и подперла щеку рукой.
— Вы сильная женщина, — невольно вырвалось у Татьяны Степановны.
— Да и вы не из слабых, — откликнулась Елена Никитична. — Одна, без мужа и родителей ведете хозяйство, присматриваете за взрослой дочерью. Наверное, уже нашли для своей Насти жениха?
— Какое там!.. — махнула рукой Криничная. — Об этом-то я и печалюсь более всего. Те женихи, что сватались раньше, все были не по ней, а потом и они ее стали побаиваться, избегать. Ну, думаю, видно, хочет моя Настя подольше в девушках оставаться, потому что свободой своей дорожит. Зная Настину строгость, я никогда не боялась за ее нравственность. Потому и позволила ей поехать к родичам в Глухов. Но прошло не более месяца, как я вдруг получила письмо от старого знакомого нашей семьи, который сейчас служит судейским чиновником в Глухове. Он пишет, что Настя увлеклась каким-то столичным вертопрахом, потеряла голову и теперь ее доброму имени и положению грозит непоправимый ущерб. Бог мой, я была просто сражена!.. Даже не верится, что Настя, которая всегда ценила людей серьезных, ученых, вдруг увлеклась каким-то пустым щеголем и повесой. Представьте, любезная Елена Никитична, с каким тяжелым сердцем я еду в Глухов, как я замираю от страха.
22
Закрепощение украинского крестьянства было узаконено в 1783 г., в правление Екатерины II.