Он положил трубку и устало помассировал обвислые щёки. Потом посмотрел на меня. Специально ведь не стал выходить в другое помещение, зерг скользкий.
— Полагаю, Олег Витальевич, проехать со мной в управление, вы откажетесь?
— Чтобы меня в наручники заковали и доставили как карманника, пойманного в трамвае?
— Сила с вами, Олег Витальевич. Какие наручники? Нужен ли мне штраф и выговор за превышение полномочий? Мне почему-то кажется, что подобное обстоятельство будет лишним в моём личном деле. Вы же, Олег Витальевич, человек мстительный и безжалостный. Запросто можете маленькому чиновнику, навроде меня, неприятности устроить.
— Фу, Порфирий Петрович. Только я начинаю к вам по-человечески относиться, как вы мне какую-то очередную гадость сказанёте. Ну как так?
— Да, характеристика «мстительный и безжалостный» для человека благородного сословия, чистая похвала. Что же сразу гадость-то? Так не поедете?
— Да почему? Поеду. Вы, конечно, ломаете мне планы на день, но я предпочту побыстрее с этой нелепицей разобраться. Да и интересно, на кого я разбойное нападение совершил, походя, не заметив.
— Вот спасибо вам, Олег Витальевич, дорогой вы мой человек. Это прямо по-нашему. Встретить опасности лицом к лицу, так сказать, не убоявшись…
— Да поехали уже! Слушал бы вас и слушал, но у меня дел ещё вагон и тележка.
Порфирий отвёз меня в управление, лично сев за руль. По пути пристав ещё кое-что сказал:
— Наш новый начальник управления, его высокоблагородие Кирилл Васильевич Черкалин не чета эру Дамирову. Выбрал господин Черкалин не того покровителя. Вот и загремел в нашу глушь из столичных-то райских кущ, считайте, с волчьим билетом. А здесь с корабля на бал, только приехал — нападение на благородную семью. Да ещё и сектанты они, оказывается. А ведь никто ни сном ни духом про то. Понимаете?
Я вспомнил докладную записку. Видимо, она из дела волшебным образом испарилась. Или испарится в ближайшее время. Ну на визео-то я папку не читаю. Так что кивнул и ответил:
— Понимаю, Порфирий Петрович. Как не понять. Для всех нас это большая неожиданность!
В управлении меня сперва заперли в кабинете для допросов. И заставили промариноваться там около полутора часов. Я, раз уж выпало свободное время, занялся собственной огранкой. Очень надеюсь, что те, кто наблюдают за мной из соседней комнаты, просто озергевают от моей наглости. В конце концов, немного подрастратив ауру, я решил вздремнуть. Стоило мне начать насвистывать носом, как единственная дверь распахнулась, явив разъярённого господина в полицейском мундире.
Господин Черкалин был болезненно худ, но при этом невысок. Кожа на лице обтянула скулы и шелушилась. Мышасто-серого цвета волосы тоже были нехороши. Глубоко посаженные серые же глаза горели лихорадочным блеском из-под редких, словно выщипанных бровей. Крючковатый нос, нависающий над бескровной полоской губ, придавал полицескому отдалённое сходство со стервятником. С больным стервятником. Аура выдавала в нём изумруда — находящегося на границе мастера и старшего мастера. Мундир, болтающийся на тщедушном теле, декорирован медальками, значками и шевронами. Звание у господина Черкалина было подполковник.
Ворвавшись в кабинет, он не останавливался, подлетел к столу и грохнул на него распухшую от документов картонную папку. Как из ружья шибанул, ей Сила.
Я лениво выпрямился на неудобном казённом стуле.
— Ты! — начал он сиплым, слегка надтреснутым голосом. — Сейчас всё мне расскажешь! — Ну точно больной. Причём на голову.
— Вы бы сперва представились, под-пол-ковник. — Выделил я его звание интонацией, — а то я вас первый раз вижу. Кому я должен всё рассказать-то?
— Обращаться ко мне — ваше высокоблагородие! — полузадушено взвизгнул он. — Я Черкалин Кирилл Васильевич! Начальник управления МВД форта Алый Рассвет. Ты мне расскажешь, наглый мальчишка! Я шутить-то с тобой не буду шутки разные. Тут тебе не балаган, а учреждение! Отвечай, я тебя спрашиваю!
— А чего отвечать-то, дяденька? — я скроил умильную рожицу и попытался дублировать любимый взгляд моего братца а-ля — «обосравшийся котёнок». — Вы ж не спросили ещё ничего. А я сижу здесь уже давно. Скучно здесь и кушать хочется! Попросите, дяденька — благородие, чтобы мне есть принесли. Иначе, как Деат свят, не скажу вам ничего, хоть кричите на меня, хоть бейте! — Всю эту муть я выдал практически на одном дыхании, не дав Черкалину вставить ни слова, чем был нимало горд. Мне даже показалось, что я разобрал звонкий шлепок рукой по лицу, с той стороны стены. По-любому Порфирий за допросом смотрит.