Черкалин упёрся сухими кулачками в столешницу и попытался нависнуть надо мной. При его комплекции смотрелось это совсем не грозно.
— Молчать, если тебя спрашивают! — всё так же хрипло пролаял его благородие, — Ты мне тут не строй из себя всякое там невиновное! Ты у меня вот там! — Он продемонстрировал мне папку. — Все твои делишки зафиксированы делом! — Зергец, жертва дислексии. Как он вообще раньше в МВД работал? Ещё и на руководящей должности.
Я с испуганным видом зажал рот обеими руками. В том числе, чтобы не заржать.
— Что ты мне тут изображаете партизана за делом? Говори уже, зачем полез на убитых?
— Вы сами, дяденька-благородие, мне сказали молчать, когда спрашивают. Вот я и молчу.
— Издеваешься! Над должностным лицом при исполнении издеваешься! Да я тебя в порошок согну!
Мне начала надоедать эта комедия положений. Актёр, конечно, оригинального жанра, да и реплики интересные, но я так из допросной до второго Выплеска не выйду. Так что я решил сменить тон беседы. Перестав гримасничать, я лениво спросил:
— Так о каких трупах речь-то, господин подполковник? В чём меня подозревают? Честно говоря, я из вашей речи не понимаю ни полслова.
— Обвиняют тебя в чём надо в том и обвиняют. Семью Могилиных ты зарезал, душелюб?
— Меня пока ни в чём не обвиняют. Обвинение — это официальная процедура, сопровождающаяся соответствующими документами. Мне пока ничего подобного не предъявлено. Отвечаю на ваш вопрос. Семью Могилиных довёл до могилы не я. — Не удержался всё же от клоунады. Вставил гнилой каламбурчик. Фу таким быть.
— Только у тебя в форте доспехи на гвардейцах. Вырядил их словно девок непотребных! В нападении оба доспеха участвовали сразу! Я тебя на бессрочку упёку!
— Мои доспехи два дня с места не сходили. Ваша же экспертиза это показала. Какие у вас ещё есть аргументы, в пользу моих преступных деяний? Так-то у меня на кухне и ножи есть, ваше высокоблагородье. Как кого в форте зарежут, вы теперь ко мне будете приходить?
— Ты мне тут не виляй, как телеграфный столб! На тебя есть исчерпывающие улики. Массовая резня. Ты и раньше в таком замечен! Если признаешься, то суд будет снисхождение проявлять.
— Хочу заметить, что у вас пробел в логике. Если я НЕ признаюсь, то меня судить будет не за что. У вас на меня ничего нет. Никаких фактов. Никаких улик. Есть какое-то нездоровое желание приписать мне преступления, совершённые непонятно кем, непонятно зачем. Так, вы раскрываемость управления не повысите, ваше высокоблагородие, точно вам говорю.
— Не хочете, значит, по-хорошему? Тогда по-плохому будем!
Я уже приготовился к потоку очередных словесных перлов, по типу «сидите здесь на бегу, а там лежат ползком», но на сцене появились новые действующие лица.
Дверь в допросную отворилась, и с видом хозяина положения внутрь прошествовал холеный господин с золотым ранговым перстнем на пальце. Старший магистр. На перстне посверкивал крупный аметист. Вслед за ним внутрь просочился неприметный господинчик, скромно одетый и без рангового кольца. Зато с аурой старшего мастера-сапфира. Нехилое я осиное гнездо разворошил.
— Ну, что у нас здесь? — с ленцой спросил господин с золотым перстнем. — Вы же Черкалин? Вам должны были по моему поводу позвонить.
— Я Черкалин, ваша светлость. Меня предупредили невовремя о вас.
Сиятельство задрало бровь, но, мне кажется, Черкалин хотел сказать «заблаговременно». Сила! Ещё немного в этом дурдоме, и я смогу к подполковнику на службу устроиться. Переводчиком с Черкалинского на человеческий.
— Преступник запирается, ваша светлость, как раскрытая книга. Но мы его прочитаем!
— Всё так. Прочитаем. Но без вас, драгоценный господин Черкалин. Оставьте нас с молодым человеком наедине.
— Эээ. Ваша свтлст. Не положено. Присутствовать должен. Это управление, а не пыточный подвал вам, простите, если что так.
— Скройся уже, Черкалин! Иди кофе попей в своём кабинете. Когда ты вернёшься, парень ничего не вспомнит. И нас здесь уже не будет.