…а она просто лежала там, под своими покровами, ее рана была только частично зашита, а ее лицо – столь же бесстрастно, как у сфинкса, когда она умышленно выкрутила руку Дэна.
Рэн схватился за управление анестезией, радикально увеличивая дозу.
К нему подскочил Гэдиман, в панике за свою любимицу.
– Не убивайте ее, доктор Рэн, прошу вас, не убивайте ее!
«Не умоляй, Гэдиман, – с отвращением подумал Рэн. – Это не профессионально».
Носительница лениво моргнула, но все еще не выпускала доктора Спрага. Ее глаза двигались, и она словно заинтересовалась Рэном. Она смотрела прямо на него, в него, сквозь него. Он ощутил мороз по коже. Затем ее веки медленно опустились, и через несколько секунд ее хватка ослабла.
Клаусс и Ватанабе тут же уложили Дэна на носилки, и Ватанабе быстро и со знанием дела обследовал серьезно переломанную руку. Кости в нескольких местах проткнули кожу и стерильное одеяние. Рука была так изуродована, что кисть оказалась повернута под совершенно неестественным углом. Кровь толчками вытекала из ран, пятнала чистую стерильную одежду и расплескивалась по полу. В стерильной комнате, где доминировали нейтральные тона и сверкающий белый, ярко-красная кровь выглядела шокирующе.
«Он, хотя бы, был стерильным, – подумал Рэн. – Мы должны будем избежать инфекции несмотря на то, что все эти люди нарушают стерильность комнаты». Он был доволен тем, что Ватанабе принял на себя ответственность. До того, как перевестись сюда, он специализировался в ортопедии.
Молодой доктор поднял взгляд от своего извивающегося пациента.
– Доктор Рэн, я бы хотел доставить Дэна в операционную «C» и немедленно его подготовить.
– Давай, Йоши, – одобрил план Рэн. – Бриан и Карлин могут ассистировать. Тебе нужен еще кто-нибудь?
– Нет, так будет нормально, – заверил его Ватанабе и дал сигнал солдатам вынести носилки со Спрагом из комнаты. Все, кроме Гэдимана, последовали за ними. Тот повернулся к автоматическим манипуляторам, которые, несмотря на беспорядок вокруг, эффективно зашивали рану носительницы. Рэну это понравилось.
Но Гэдиман выглядел тревожно. Рэн даже задумался, не оказалась ли шокирующая жестокость нападения носительницы тем, что подчиненный не мог вынести.
– Ты в порядке? – поинтересовался Рэн. В операционной снова стихло – тут снова установилась нормальная стерильная атмосфера. Только абстрактный кровавый узор указывал на произошедшее.
Гэдиман резко кивнул. Он завершил операцию, убрал инструменты. Носительница спала, пока ее хирургическая капсула автоматически заменилась надежным восстановительным отсеком.
– Я в порядке, – настаивал Гэдиман, несмотря на дрожь в голосе. – И… и я благодарен, доктор. Я ценю то, что вы не подвергли ее эвтаназии. Я думаю, что это был всего лишь несчастный случай…
Рэн отвлекся от носительницы, и обратил внимание на своего протеже.
– В этом не было ничего несчастного, Гэдиман. Дэн поправится. А мы теперь знаем о носительнице нечто, чего не знали прежде. Нечто, чего мы не могли предвидеть. Неожиданная… выгода.
Он улыбнулся Гэдиману, понимая, что его волнение по поводу неожиданного результата очевидно, и наблюдал, как его помощник медленно осознает, что отношение Рэна к носительнице радикально изменилось. Мгновенно Гэдиман осознал, что Рэн теперь считал носительницу не обузой, а преимуществом. Гэдиман долго возражал против того, чтобы уничтожить образец, но Рэна интересовала только информация, которую можно было извлечь из трупа. Теперь же Рэн стал его союзником, а не оппонентом в плане того, как решить судьбу носительницы.
Вздохнув, Гэдиман расслабился, и широко улыбнулся Рэну.
– За несколько следующих дней мы узнаем больше, – сказал тот. – И о носительнице, и об объекте. Это будут весьма интересные дни, как думаешь, Гэдиман?
Его помощник просиял:
– О да, доктор, весьма.
2
Она сжалась в темноте, стараясь стать меньше, и оценила окружающую обстановку. Во всяком случае, сейчас она наконец-то достаточно проснулась, чтобы это сделать. Свет был минимален, но это ей не мешало. Она видела все, что нужно. Пространство, где она находилась, было достаточно просторным, чтобы встать и потянуться, и даже пройтись, но ничего из этого она не сделала. И не станет делать, пока не выяснит больше. Она дышала медленно, тихо, сохраняла свое положение и оценивала.
В камере было пусто, не считая ее саму. Не было ни воды, ни одежды, ни мебели, ничего из того, что она могла бы использовать во вред себе или остальным. Она была накрыта тонкой белой материей, оставшейся еще из операционной.