– Хотя, – добавил Бо, – Джилл, возможно, и права. Может быть, на самом деле не в наших интересах представить эту профессию вот в таком ее грязном обличье, таким нечистоплотным бизнесом, каким она на самом-то деле и является. Тем не менее, мне нравится, как звучит название вашего фильма «Изъятые кадры». Это одна из моих лучших идей.
Ребятки, которых мне послал Бо – их называли моими интернами,[4] – прибыли как раз тогда, когда я допивал очередной стаканчик. Это были двое киноотпрысков с пышными шевелюрами. Совершенно очевидно, что всю свою жизнь они занимались только тем, что поигрывали с кинокамерой. Оба были так взволнованы, будто прибыли прямо на небеса.
На следующий день я снарядил их и отправил прямо в Бомарцо, предоставив им полную свободу действий. Мне даже не пришлось им ничего объяснять. На протяжении трех последовавших за этим недель они трудились как гончие собаки в прерии. Джилл доработалась до ступора. Она была занята фильмом, до которого официально ей никакого дела вообще не было. Она вошла в комнату настолько без сил, что даже не могла со мной поболтать. Поскольку нас мало что отвлекало, Бакл и Гохаген вместе со мной без конца играли в покер. Они знали каких-то типов с Ривьеры, которые были не очень-то сильны в покере. И скоро я стал загребать в среднем по три, а то и по четыре тысячи долларов в неделю. И если бы воздух в Риме не был так сильно пропитан оливковым маслом, жизнь тут была бы просто отличной.
ГЛАВА 6
Тони Маури насмерть задохнулся во время банкета по случаю завершения съемок его фильма. А задохнулся он, подавившись кусочком жареной рыбы, возможно потому, что во время еды с его лица не сходила обычная улыбочка. Все вокруг Тони либо перепились, либо были очень злы, либо слишком устали, и потому ничего не заметили. Тони вышел во внутренний дворик гостиницы «Хилтон», сел за куст, и лицо его почернело. Его нашел Эльмо Бакл и закричал во весь голос. Крик был настолько громким, что невысокий итальянец-полицейский, решив, что совершено ограбление, по ошибке выстрелил в ногу капитану, руководившему группой срочно вызванных стражей порядка.
С Джилл случился шок. Она целых четыре недели бок о бок проработала с этим старым пердуном, потому что никогда не была в состоянии отказаться от работы. Естественно, Джилл убедила себя, что Тони Маури – личность, достойная восхищения. Когда Тони увозили, лицо его все еще было черным. Чтобы помочь Джилл прийти в себя, мне пришлось час или два кататься с ней по городу, а потом уложить в постель.
– Я знаю, ты считаешь этот фильм ужасным, но в нем есть немало хороших мест, – твердила Джилл. – Тони знал, как снимать живое действие, он это здорово умел. В конце концов, он не зря получил своих четырех «Оскаров».
Я не мешал ей болтать. Лично у меня никакой особой симпатии к этому старому козлу не было. Тони был твердым, как гвозди, и эгоистичным, как младенец. Теперь, когда он больше не будет стоять у нас на пути, продать его фильм – и мой тоже – будет гораздо легче.
Двое моих помощников сумели отснять довольно много кадров, где Тони запечатлен в его любимых костюмах цвета хаки, с крохотным шарфиком на шее. На этих кадрах Тони с любовью созерцал своего нового слона. Наш небольшой документальный фильм можно было бы даже считать своего рода элегией Тони Маури – одной из легенд Голливуда. Большая часть отснятой пленки была как раз то, о чем просил Бо – «мондо биззаро». Кроме того, там были кадры с Бак-лом и Гохагеном в окружении их девок, настолько впечатляющие, что, как только наш фильм выйдет на экраны, в каньон Туджунга, возможно, бросится целая армия феминисток, чтобы кастрировать их обоих.
Посреди ночи до Джилл вдруг дошло, что я не очень-то подавлен случившимся с Тони.
– Тебе его совсем не жалко, – сказала Джилл. – Он, бедняжка, даже не дождался, когда его фильм выйдет на экраны, и не сможет его увидеть, а тебе на все наплевать. Я не хочу быть с тобою.
Джилл поднялась с постели и начала собирать свою одежду. Мне это действовало на нервы. У Джилл была привычка убегать вот так от меня, и я от этого уже устал. Конечно, она и не собиралась уходить навсегда. Просто она таким способом пыталась хоть на несколько дней смутить мой покой, может быть, надеясь вызвать у меня больше внимания к собственной персоне.
– Послушай, – сказал я. – Я ведь его практически не знал. Он был старым и умер за работой; на мой взгляд ему просто повезло. А ты – единственный человек, кто вечно стонет из-за всех этих старых режиссеров, которых не хотят больше брать на работу. И сидят эти старперы у себя в особняках, если, конечно, еще не продули все свои денежки вместе с этими особняками. А Тони Маури повезло проработать до самого последнего дня в его жизни. К тому же он был слишком тупой и так и не смог понять, что его фильмы уже давным-давно никого не трогают.