— Мистер Либерман, если кто спросит, я буду в клубе «Джими». Можете запереть. Когда вернусь, пройду боковым ходом. Возможно, задержусь…
— Хорошо, мистер Брэкетт. Доброй ночи.
На улице шел дождь, но небо уже прояснялось. У Брэкетта мелькнула мысль, не захватить ли пистолет. Нет, чересчур мелодраматично, да и срок лицензии истек. Он забрался в «бьюик» и поехал в клуб.
Десятая
Подушки. Большой зал клуба был завален подушками. Они наползали друг на друга, отвоевывая пространство, точно листья водяных лилий в декоративном пруду. Подушки и тела. Мужчины и женщины. Кто-то спал, кто-то обнимался, а иные просто подремывали. Подушки, тела и шум. Грохот музыки, взрывающий темноту, возбуждающий всех и вся. Свет явно не предназначался для чтения или писания писем матери, так, сумеречные подсветы, чтобы официантки (калифорнийские блондинки в маечках и джинсах — наряд Мэри Малевски) не наступили ненароком на чье-нибудь бедро или волосы. Никакого стриптиза, никаких «зайчиков», никаких танцовщиц, вихляющихся в бешеном ритме. Просто большая мансарда для неспешных бесед и наркоманов — у каждого своя кадильница, своя отрава.
Зал «Джими» не шел в сравнение ни с Сикстинской капеллой, ни с Версалем. Да здесь такое и не требовалось. Клуб служил определенным целям, возможно, противозаконным, и служил успешно. Брэкетт остановился в дверях, пока глаза привыкали к полумраку. Он поежился, чувствуя себя явно нежелательным гостем.
— Ну-ка. Чарли, стоп. Вход только для членов клуба.
Брэкетт оглянулся — существо, вид которого говорил, что в процессе рождения его малость помяли.
— Я ищу одного человека, — объяснил Брэкетт.
— А мы все люди, скажешь, нет? Выход — вот он.
Брэкетт удостоил существо взглядом и небрежно произнес:
— Я — друг Хэла Иордана.
Слова подействовали мгновенно Кем бы ни был Иордан, на побегушках он тут наверняка ни у кого не бегает.
— Как тебя зовут?
— Брэкетт.
— Не слыхал.
— Зато Иордан о тебе услышит, — посулил Брэкетт, делая вид, что уходит.
— Да ладно тебе, постой… — Брэкетта удержали за руку. — Погоди минутку. — Быстро оглядев полумрак, существо тихонько спросило: — Взамен Лумиса, что ли, будешь?
— Уже прослышал про него?
— Кто ж не слышал?
— Видел его вчера?
— Да. — Больше существо ничего не прибавило. Бормотнув, что нужен в баре, человечек торопливо вышел, бросив Брэкетта среди хаоса. Брэкетт наблюдал, как он перебросился парой слов с девушкой, потом с парнем, похожим на кубинца, тот оглянулся, и все трое затерялись в толпе. Зеленые подсветы сменились красными, пурпурными; рыжеволосая девушка с блестками на щеках предложила Брэкетту выпить, кто-то затянул песню, и тут Брэкетт увидел ямайца. Черный и толстый, одет неряшливо, как пианист из бара низшего разряда. Шагая через ноги и подушки, он направлялся к двери.
— Вроде Муррей? — спросил Брэкетт, рыжеволосая кивнула.
Угловая дверь открылась, и Брэкетт разглядел, что там туалет.
Переждав минутку, он двинулся следом. Никто его не остановил, ни о чем его не спрашивали. Он открыл дверь и, войдя в туалет, запер ее за собой.
Маленькая умывальня, загаженная, грязная; разбитый кафель, надписи карандашом, обрывки оберточной бумаги, баллончики аэрозоля, замызганная серая раковина, автомат с противовенерологическими таблетками («купи меня и спасешься») и единственная кабинка, которая была занята. Брэкетт двинул плечом, послышался треск, испуганное «ой!». Ямаец попытался подняться, но рука Брэкетта опустилась ему на голову, а нога тяжело наступила на край брюк. Ямаец принялся отбиваться, выкрикивая, что он не виноват. Брэкетт объяснил, что он не коп, и толкнул ямайца обратно.
— Так кто ж ты? — завизжал ямаец. — «Гомик» какой-нибудь?
— Нет, Муррей. Я ее друг.
Брэкетт сунул снимок в лицо ямайцу. Взглянув на фотографию, тот перевел глаза на Брэкетта и больше не сопротивлялся.
— Знал ее? — спросил Брэкетт.
До ямайца вдруг дошла неблаговидность его позы, и он нервно скрестил руки на животе.
— Не упрямься, Муррей, и я тебя скоро отпущу.
Муррей плотно сжал губы, Брэкетт убрал фотографию и аккуратно засунул двадцатидолларовую бумажку в карманчик рубашки ямайца.
— Ну, Муррей, выкладывай!
Ямаец покосился на деньги, на Брэкетта и покачал головой.
— За двадцать долларов ничего не знаю. Даже сколько сейчас времени, не знаю.
— Послушай, дверь заперта. Здесь только ты и я. И больше никого. Поразмысли.
Размышлял Муррей полминуты. Может, гадал, есть ли у Брэкетта пистолет. Он понимал, что продавать ему особо нечего: секретов ему не доверяли даже мелкие сошки. В лучшем случае он любитель-толкач, продающий пакетики коки мальчишкам из коттеджей и обществам детских садов, которые с таким же успехом могли покупать тальк. Не в таком он положении, чтобы торговаться с кем-то, даже с домашним торговцем овощами. А уж тем более с Брэкеттом, который, похоже, ни во что не ставит его жизнь, как сам он ни во что не ставит жизнь других. Отдав дань гордости, Муррей покорно поплелся за здравым смыслом.
— А ты точно не наркоман?
— Если тебе от этого легче, считай, что наркоман.
— Да нет, — Муррей вгляделся в Брэкетта. — Те не дают, а берут.
— Имеешь в виду кого-то определенного?
— Из тех, кто берет? Разыгрываешь? — Ямаец расхохотался.
— Иордан? — поинтересовался Брэкетт.
— Река в Библии, — без задержки выдал Муррей. — Отгадывать, пока не набавишь до сорока?
Брэкетт улыбнулся. Ему понравилась выбранная тактика.
— Послушай, дай хоть брюки натянуть, — попросил Муррей.
— И так хорош. Расскажи про девушку.
— Парень, да не могу же я так!
— Рассказывай, Муррей!
— Я ничего не знаю, — вздохнул Муррей. — Тут таких девчонок полно.
— Вчера она заходила?
— Когда?
— Часов около четырех утра?
— Ах да! Забегала, верно. Но всего минут на десять.
— Видел, как она уходила?
— Да. Я на улице стоял. Двадцать монет за это?
— В общем, да.
— А я думал… — Муррей удивленно посмотрел на Брэкетта и пожал плечами. — Черт, дай же, наконец, штаны напялить.
— Муррей, все в зале видели, что мы тут. Примутся на сотни ладов толковать, почему заперта дверь, и очень скоро попытаются войти. Так что давай, не тяни, выкладывай.
— Ты англичанин? Был когда в Кингстоне?
Вздохнув, Брэкетт потянулся за банкнотой.
— Ладно, ладно, — быстро остановил его руку Муррей. — Что узнать-то хочешь? Господи, ну и вонища тут!
— Она ушла не одна, верно?
— Цыпочка? Нет. С Лумисом. Послушай, а с ним что? Не знаешь?
— Сделай зарубку на память, спросишь позже. Как они ушли?
— Ну как… Ушли и ушли. Обыкновенно.
— Но как? Пешком? На машине?
— На машине.
— Желтая такая? Японская?
— Кто ж ее знает! Может, и японская. Огромный такой драндулет.
— И Лумис сел в машину?
— А как же? Сел. Я сам видел. Сзади сел.
— А девушка? Она была за рулем?
— Ага.
— Лумис, значит, сзади. Странно. Как по-твоему?
— Нет. — Ямаец сосредоточенно поджал губы. — Может, ему поговорить требовалось. С тем, другим.
— С каким другим? — насторожился Брэкетт.
— Сзади еще один сидел.
— Знаешь его?
— Нет. Не разглядел. Темно было.
— Но кто-то сидел. Еще один.
— Я и говорю. Сидел. Когда девчонка открыла дверцу, зажегся свет. Тот его поскорее выключил, но я его засек.
— И какой он из себя?
— Не видел. Свет погас. Белый…
Брэкетт пытливо посмотрел на ямайца.
— И где он сидел?
— Сзади! Я же сказал.
— Но где? Позади девушки или…
— Да, позади нее. Помню, Лумису еще пришлось обойти машину.
— И они уехали…
— Да.