Либерман забрал клочок бумаги, и Брэкетт терпеливо дожидался, пока тот отыскивал очки и неспешно пристраивал их на нос.
— Мотель называется…
— Имя звонившего. Больше ничего…
— Говорил, знаете его…
— Да как его зовут?
— Лумис! Годится?
Брэкетт впился взглядом в бумажку и отвернулся к окну.
— Сказал, что ему нужно?
— Сказал, что хочет поговорить с вами. И все.
Мэри Малевски. Исчезнувшая папка. А теперь Лумис. Маленькие просветы в небе. Вот что это. Маленькие загадочные просветы в небе.
Покончив с ленчем (салат из картошки, состряпанный женой Либермана), Брэкетт раздумывал, за что же приняться в первую очередь. Сейчас 1.48, а свидание назначено на половину третьего.
— Мотель «Стоянка и Отдых»? — спросил он, одной рукой придерживая трубку, а другой пытаясь налить виски в бокал.
— Да, сэр. Чем могу служить?
— В районе Залива вы единственные «Стоянка и Отдых»?
— Да. сэр.
— А филиалы у вас есть?
— В каждом штате, сэр. Каждая звезда на нашем национальном флаге имеет «Стоянку и Отдых».
— Но в Саусалито вы одни?
— Верно, сэр.
— Значит, некий Лумис живет у вас?
— Видите ли, вообще-то не в наших правилах…
— Ах так? Отлично. Так и доложим губернатору.
Долгая пауза. Наконец на другом конце провода снова заговорили. На полтона ниже.
— Кто, говорите, звонит, сэр?
— Я не говорил. Мне нужно узнать про Лумиса.
— Ага, ладно… минутку, сэр.
Брэкетт отхлебнул глоток. Нехотя признал, что настоящее американское виски куда лучше шотландского. Особенно без содовой.
— Вам Джордж Лумис нужен?
— А что, у вас их там десяток?
— Нет, только один.
— Номер комнаты?
— 41. Может, соединить?..
— Нет. Сообщу ему новости лично. Благодарю.
— Всегда ра…
Брэкетт положил трубку, написал на чистом листке бумаги «Лумис Дж.» и просидел минут десять, припоминая разговор в морге. Впрочем, оп уже почти все записал. Разговор казался важным — для Лумиса. Непонятно. Если ему хотелось что-то открыть, почему же он с ним не поехал?
Брэкетт встал, его глаза скользнули по портрету Дороти. Он так радовался тогда, что ей понравился подарок.
«Как ты догадался, что мне хотелось именно это?»
«Детектив я или нет?»
Да, он детектив. Уже 25 лет. С того самого дня, как встретил Кембла. Подхлестываемые мечтами, они печатали карточки и писали вывеску конторы, но очень скоро выяснилось, что все-таки они не герои «Детективов на 10 центов». Это цена им — 10 центов.
Когда наконец пришел успех и десятицентовик превратился в доллары, они уверились, что партнерство их на всю жизнь. Но все кончилось разом. В одну ночь. Когда на глухой улочке нашли Кембла. Вез сознания. И Брэкетт остался один. Конечно, он продолжал работать. Телефон еще звонит. Иногда. Однако дух его сломлен, но он даже самому себе не признается в этом.
— Мистер Брэкетт?
И все равно, Брэкетт — детектив, пусть совсем незнаменитый. У него даже настоящий клиент появился. Заполучив Лумиса, он опять в деле.
— Мистер Брэкетт!
Может, машину новую купит. «Ягуар» или «ситроен».
— Мистер Брэкетт, я стучалась. Два раза.
Перед ним стояла женщина.
— Я насчет своей собачки… Надеялась… может, вы нашли ее… может, что новенькое…
— Простите, миссис Маркстейн, пока не нашел.
Клиентка взглянула на поводок, зажатый в руке, и нехотя двинулась к двери.
— Думаете, насовсем потерялась, мистер Брэкетт?
Тот промолчал. Дверь закрылась, Брэкетт стоял, прислушиваясь к шагам, медленно спускающимся по лестнице.
Машина чуть помедлила наверху пандуса и плавно покатила вниз, в полумрак подвала. Рабочий гаража, негр, прислонившись к металлическим перилам, обернулся и помахал, указывая на цветные стрелки на цементном полу.
Водитель, подняв стекла, как было велено, медленно въехал на поворотный круг. Тут же застонал механизм, зубцы сцепились. машина стала вращаться, пока не оказалась перед рядами щеток, ножей и струями воды. Опустились в пазы шины, машина накренилась вперед, и на ветровое окошко хлынуло мыло, превращая стекло в радужное небо. Стонала в приемнике музыка, и пассажир остановил переключатель на джазе «Биг Бэнд»: «Пойте. пойте, пойте!» Машина прошла одну завесу. другую, водитель увидел, как спустились гигантские вращающиеся щетки, заелозили и по капоту и крыше, точно неведомые ночные страшилища, привлеченные светом. Водителя затрясло: рывком потянув ручной тормоз, он поставил машину на задний ход, колеса начали сминаться и намертво застряли в пазах, машина запрокинулась набок в водопаде воды и крошеве стекла. Водитель обернулся: отлетевший подшипник с разгона ударился о ближайшее ограждение; обернулся на пассажира, когда мыльная пена хлынула через пазы, решетку, захлестнула башмаки; открыл рот в крике, а пассажир подбодрил:
— Вот правильно! Давай, Крошка, давай! Разевай ротик пошире! Хлебай себе вволю!
Пятая
Брэкетт мчался в Саусалито и только на миг, из любопытства, чуть сбросил скорость на мосту Золотых Ворот, чтобы посмотреть на место, где произошел несчастный случай. На выезде Брэкетт взял вправо и поехал по западному берегу Залива мимо Главного бульвара Саусалито, пока наконец не увидел неоновую вывеску — стыдливое признание: «свободные места есть». Он остановился у ворот «Стоянки и Отдыха».
Мотель как мотель. Истинный символ Америки воплощался у Брэкетта не в горячих сосисках, бейсболе и кока-коле, хотя их рекламировали на каждом шагу; нет, для него символ Америки — мотель. В нем отцы-основатели, утаившие свои подлинные имена, навеки запечатлели образ нации. «Стоянка и Отдых», понимая, что здесь все-таки Саусалито, а не окраина Детройта, попытался прикрыться личиной благопристойности, но не обманул бы и летучую мышь. Не обольщаясь декором, Брэкетт прошел мимо конторки к комнате 41, находившейся в дальнем конце коридора. В номере было тихо, как в погребальной урне.
Стукнув раз-другой, Брэкетт толкнул дверь, удивляясь, что она не заперта. В комнате никого, но было видно, что тут дрались — на полу валялся перевернутый стул, лампа разбита, изверг свое содержимое чемодан. Но дрались явно недолго и невсерьез. Крови и никаких признаков трагедии не было. Видно, пришелец застиг Лумиса врасплох, тот оказал слабое сопротивление — так, для формы, — и его увели, наверное, ткнув пистолет под ребро.
Кляня себя, Брэкетт зло выругался, думая, что, может, все происходило в ту самую минуту, когда он смаковал виски или восхищался видом Залива. Правда, не так уж он и виноват, приехал, когда просили, даже на пять минут раньше. Но оправдание жалкое. Разве трудно было догадаться? Он же видел лицо Лумиса, разглядел его ужас… Брэкетт наскоро пересмотрел ворох вещей в углу — ничего примечательного; толкнул дверь в ванную — опять ничего; раковина, полотенца, мыльная пена для бритья, коробка салфеток и… женщина. Скорчившаяся на полу, дрожащая, голая. Она смотрела на него, обезумев от страха. Брэкетт прикрыл дверь.
— Все в порядке… — невпопад заметил он. — Вы в безопасности. Я — друг Лумиса. Тут никого нет. — Брэкетт широко распахнул дверь в комнату. Подойдя к кровати, он разыскал платье, сбившийся комочек белья и вернулся в ванную. Женщина так и не шелохнулась. — Вот, возьмите. Так и простудиться недолго.
Женщина уставилась на одежду, упавшую к ее ногам. Брэкетт скромно отвернулся, чтобы не стеснять ее, как вдруг та извилась и налетела на него, молотя кулаками. Брэкетт перехватил ее запястья, влепил пощечину и оттолкнул к стенке. Когда женщина попыталась укусить его, отвесил еще одну.
— Да стойте же! Я не собираюсь обижать вас! — закричал он, поднимая ее с пола. У женщины полились слезы, и она свалилась на крышку унитаза, цепляясь за Брэкетта. Тот поддержал ее за талию и потянулся за полотенцем прикрыть плечи.