Поскольку взрослых затрагивать было опасно, пришлось, чтобы более-менее разрядить накалившуюся атмосферу, отдуваться младшему и самому обиженному.
- Саша, - строго обратилась к нему заботливая мать, - не пора ли тебе готовиться в школу?
- Успею, - равнодушно буркнуло воспитанное дитя между двумя жевками, не отрывая взгляда от положенного рядом с тарелкой мобильника и засовывая пельмень в рот не глядя и пренебрегая мерами безопасности.
- Ты всё прочитал, что задавали на лето? - не отставала требовательная воспитательница, вспомнив, кстати, что он показывал ей когда-то длинный перечень книг, рекомендованный для самостоятельного летнего усвоения.
- Успею, - заладил книгочей, не отвлекаясь ни от мобильника, ни от пельменей.
- Когда же ты успеешь? – мать начала заводиться, стыдясь, что родительский авторитет попирается бесстыдно и нагло.
Сын, наконец, оторвался от мобильника, но не от пельменей, жуя, снисходительно взглянул на неё.
- В интернете прочитаю дня за два краткое изложение. И вообще, до лампочки мне ваши дряхлые классики и занудные современники, не понимающие нашей динамичной жизни.
Тут уж не выдержал дед-гуманитарий.
- Так ты вырастешь неотёсанным оболтусом с интеллектом мигранта. Кому такой нужен, без знания русского языка и литературы? Говорить-то с тобой будет не о чем.
- Кончу школу и подамся в лётное училище, а там нужны не литература, а физика и математика, а больше всего – здоровье.
- Я запрещаю тебе даже думать о военной специальности! – взорвалась, наконец, мать. – Не хватало мне ещё изводиться каждый день, каждую минуту, тревожась за твою жизнь. Моего благословения ты не получишь, так и знай!
- Переживу, - сухо и зло ответил отбившийся от рук отпрыск, скрестив над столом упрямый и ненавидящий взгляд со сверкающим ожесточённым взглядом матери. – И вообще, я даю вам развод обоим, а жить буду здесь.
- А учиться? – голос Надежды Сергеевны заметно потускнел, а на щеках выступили розовые пятна.
- Буду ездить на электричке в свою школу. Нас, таких, здесь четверо.
- И всё-таки подумай, - начала сдаваться заботливая мамаша, - об опасности воинской службы с её дедовщиной и отупляющей дисциплиной.
- Ничего, переживу, - опять заладил будущий авиатор, - ничего сверхопасного. На улицах дети, перебегая дорогу в неположенных местах, гибнут чаще, - у Надежды Сергеевны вздрогнули губы, - что ж мне теперь, дома сидеть, никуда не выходя?
- А не удобней ли на время учёбы, всё же, пожить в городской квартире? – подал и свой неуверенный голос отец, чуть не добавив «вместе с нами».
Непокорный сын отодвинул недоеденные пельмени, встал.
- Надоело допоздна отираться по подворотням в ожидании, когда вы вернётесь с работы.
- Для тебя же стараемся! – в голосе Надежды Сергеевны послышались обидчивые и даже жалобные нотки.
- Не нужны мне ваши старания, - сын был непреклонен и очень похож сейчас на мать. – Мне нужны нормальные родители и в полном объёме. И вообще, мне надо… - и почти убежал из столовой.
- Парень абсолютно прав, - поддержал внука дед, - и умнее вас обоих.
Надежда Сергеевна порывисто встала и вышла вслед за правым. Мужчины тоже не стали задерживаться, позволив Варваре Гавриловне убирать со стола и мыть посуду.
Иван Борисович поднялся в своё домашнее СИЗО, остановился у окна, слегка улыбаясь. Ему понравилось неожиданное и самостоятельное решение сына, вырастающего в волевого человека. Понравилось и то, как он дал понять дурным родителям, что не одобряет их решения о разводе, во всяком случае, без консультации с ним. Ничего, переживёт, нервная система будет крепче, пригодится в трудных полётах. Скрипнула дверь. Тихо вошла в домашних тапочках посрамлённая мать, спросила от двери, чтобы не рассчитывать на большее:
- Ну, что, пишем заявления?
Иван Борисович повернулся к ней всё ещё с улыбкой и чуть не порадовал бодрым согласием: «С удовольствием!». Но, увидев напряжённое и немного растерянное лицо будущей ответчицы по гражданскому иску, сдержался, поморщившись.
- Напиши сама, а я подпишу не глядя.
Надежда Сергеевна прошла к столу, села, уверенно достала из ящика два чистых листа - один себе, другой ему.
- Дудки! Пиши сам!
Пришлось и ему примоститься напротив, выжидательно глядя на чистый лист, но ни одной путёвой мысли, как ни напрягался, на него не стекало.
- Чего писать-то?
- Пиши, зачем разводимся.
- Так ничего в голову не приходит.
- Забыл уже, что говорил?
- А что?
- Что любви нет.
Иван Борисович сокрушённо вздохнул и поёжился на пойманном воробьином слове.
- Да, с любовью у нас, признаться, не очень-то получилось. – Он почесал переносицу и старательно записал под пунктом 1: «Нет любви». – Она, брат, требует большой работы, а у нас на неё, видимо, не хватило ни сил, ни времени. – Взглянул исподлобья на нелюбимую, хитро прищурился. – А знаешь, психологи утешают, что неиспользованная, она таится где-то под сердцем до поры, до времени. Как у Буги-Вуги!
Надежда Сергеевна фыркнула, не сдержав саркастической улыбки.
- Что ж мне, до пенсии ждать? Придумай ещё что-нибудь, да попроще, да попонятнее.
«Козёл» задумался, зажав обратный конец ручки в зубах.
- Что ещё? Вот: обычно, когда не знают, зачем разводятся, то упирают на то, что не сошлись характерами. Подойдёт?
Надежда Сергеевна, поморщившись, одобрила:
- Годится: уж что-что, а характеры наши явно не совместимы. Благодари судьбу, что я терпела тебя целых 15 лет.
- Взаимно, - поблагодарил Иван Борисович и твёрдо записал под пунктом 2: «Не сошлись характерами». – Уж больно долго не сходились. Кстати, о характерах: что-то не припомню ни одного случая, когда бы мои разумные инициативы не встречались тобой в штыки. Или я ошибаюсь?
- А я что-то не припомню ни одного более-менее полезного предложения. – Она прищурила глаза и скорчила губы в презрительной усмешке. – Мебель? Помнится, ты намеревался сделать мебель для квартиры. Смешно! Тоже мне – краснодеревщик!
Мебельщик отодвинул от себя лист с записями.
- И в результате, купив новую и дорогую, мы влезли в ещё большие долги.
- Зато квартира выглядит как у людей, - выставила штык приличная хозяйка. – А чего стоят твои жалкие потуги в живописи? Ещё смешнее! Тоже мне, недоделанный импрессионист! Ха-ха! – злобная критиканша деланно рассмеялась.