…В огромном холле, отделанном чёрным мрамором, среди стен, заставленных копиями античных статуй, украшенных фресками и зеркалами, Сатрэму удалось немного успокоиться.
Но от ада, который внутри, никуда не скрыться.
Консультация и возможное лечение у нейропсихолога неприятная, но необходимая мера. И это решение он принял сам.
Сатрэм глядел на себя в зеркало: неподвижные глаза, холодный взгляд из-под нахмуренных бровей, высокий лоб. Спокойное лицо состоявшегося человека. Но он и сам отлично понимал, что опасен.
Внезапно он увидел в своих чёрных расширенных зрачках лицо Милолики. Сатрэм опустил веки, и словно из сумерек погрузился во тьму. Ему вспомнилось, как он разглядывал гроб, цветы, вырытую могилу и удивлялся, зачем Милолике накрасили лицо перед тем, как зарыть в землю.
В голову снова пришла и стала более отчётливой мысль о самоубийстве.
Он не боялся смерти, он желал её.
Смерть – единственный опыт, который предстоит постичь абсолютно всем живым существам. Он знал, как всё случится: чёрный туннель, яркий свет… Последний всплеск активности головного мозга. Это может продолжаться около часа.
Умирать трудно. Но жить наедине с угрызениями совести труднее.
Лицо Милолики продолжало вращаться перед глазами.
– Её душа уже на полпути к перерождению, – услыхал Сатрэм и оглянулся.
На противоположной стороне холла возле дверей стоял невысокий, смуглый темноволосый человек.
– Простите, что вы сказали? – с досадой откликнулся Сатрэм.
Мужчина подошёл ближе.
– Доктор Тала, – представился он. – Вы на приём?
– Да, – ответил Сатрэм.
– Прошу вас, проходите.
Тала жестом пригласил его в кабинет, но вошёл первым, и громко стуча каблуками по мраморному полу, направился к массивному деревянному столу.
Осматривая кабинет нейропсихолога, Сатрэм поразился гармоничному балансу тёмных и светлых оттенков: насыщенный синий, белый, коричневый, натуральное дерево, металл, стекло. В просторном окне за спиной Тала как надежная опора хозяина комнаты громоздились башни небоскрёбов и многоуровневые трассы. Врач сидел за столом так, что мог контролировать дверь и не быть застигнутым врасплох. Сатрэм почти физически ощутил, что рабочий стол из чёрного дерева – центр всей комнаты, он как бы фокусировал всю энергию.
– Расскажите о своих проблемах, – попросил доктор Тала, откидываясь на спинку кресла.
Сатрэм долго подбирал слова, способные передать то, что стало его кошмаром.
– Между грудью и спиной… Там постоянно что-то тянет, сковывает, ноет, – наконец, произнес он. – Не боль, нет, скорее, чувство легкой ломоты. Но… это не самое страшное.
Он помолчал.
– Как вам это объяснить… С некоторых пор числа и буквы для меня обрели цвета. Например, буква «м» стала синей, а «л» желтой... И не только цвет, у слов появился вкус, текстура. Это совершенно невыносимо – отдельные слова я просто не могу произнести...
– Например, Милолика? – врач побарабанил пальцами по столу.
Сатрэм вздрогнул.
– Синестезия, – буднично, словно стараясь удержать Сатрэма в пределах объяснимого, произнес Тала. – Графемо-цифровая. Неврологическое явление. Несколько органов чувств одновременно воспринимают цвет через ассоциации со звуком, вкусом, формой и текстурой. Вообще люди «видят» разными способами. Одни получают информацию в виде образов или снов; другие воспринимают внутренние миры через звуки и слух; третьи «видят» при помощи обоняния, осязания или вкусовых ощущений.
– От этого можно сойти с ума, – пробормотал Сатрэм.
– Ну-ну, всё не так плохо! Синестезия стимулирует творчество, – улыбнулся Тала.
Прищурившись, врач наблюдал за ним.
«А он хитёр, – подумал Сатрэм. – И, кажется, прекрасно знает, что со мной происходит».
Тала улыбнулся. Зубы у него были крупные и слегка желтоватые. Как у лошади. У Сатрэма свело скулы от этого, в мозгу мгновенно вспыхнули цифры.
– Это мучительно, – невнятно пробормотал Сатрэм. – Я надеялся, что постепенно память о ней сотрётся.
– Пройдёт года три, прежде чем вы оправитесь от потери. Но думать о Милолике вы никогда не перестанете, – сказал Тала, уставившись на Сатрэма взглядом гурмана.
Сатрэм почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он хотел вытереть лицо, но руки слишком отяжелели. Шея покрылась горячим потом.
– Чем сильнее любишь, тем дольше страдаешь, – явно смакуя, говорил Тала. – Чем глубже любовь, тем интенсивней обмен клетками, тем сильнее люди прикипают друг к другу. Видите ли, каждый человек наследует некий шифр, позволяющий клеткам складываться в неповторимую структуру, которая будет отличительной чертой личности. Существует теория, что, в конце концов, всё человечество соединиться в одно космическое существо, и в этом сиянии тела преобразят свою внешнюю оболочку, ткань, в лучезарное бессмертное тело.
Голос врача доносился словно издалека …
– …любовь имеет отношение к колдовству: один взгляд, быстрый и точный, пронзает сердце. А вы знаете, что человеческое сердце разумно? Да, у него есть свой мозг – крошечный, всего около сорока тысяч клеток, но он есть! И у него самое мощное энергетическое поле в человеческом организме. Оно имеет форму тора, самой уникальной, основополагающей структуры Вселенной…
Тала отдалялся, словно уплывал куда-то…
– Это священное пространство. К нему нельзя прикасаться…
Сатрэм смотрел на врача и чувствовал, что он хочет разорвать его связь с женщиной, которая ему дороже себя самого.
И ярость наполнила его до краев.
– Что со мной? Что вы знаете обо всем этом? – прохрипел он.
От случившегося потом остались лишь разрозненные обрывочные воспоминания…
Голос нейропсихолога звучал издевательски:
– Я ничего не знаю. Почти ничего. Есть кое-какие клинические признаки. Возможно, это накопление мутаций, вызывающих недоразвитие органов, потерявших свое значение. А, может быть, это какой-то штамм, мутантная форма. Вирусы постоянно эволюционируют, стремясь к совершенству… Я работаю над созданием вакцины…
---
В тот день Сатрэм бесцельно брел по улице и, оказавшись на пересечении Главной Магистрали и одного из ее ответвлений, вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд человека, шедшего навстречу. Он отвык от внимания и решил свернуть, но не найдя, куда, все-таки пошел дальше. Когда они поравнялись, незнакомец вытянул руку, словно желая остановить его, и спросил:
– Сатрэм?
Бывшего коллегу по университету Сатрэм узнал, но имени вспомнить не смог.
Потом они что-то пили в небольшом кафе. Сатрэм запомнил тот день, потому что он стал последним днем его прежней жизни.
– … они совершенно вышли из-под контроля, – говорил коллега, имея в виду катаморфов. – Столкновения неизбежны. Сомнений нет, их цель – тотальное господство!
Глаза его лихорадочно блестели.
– Только представь себе размах силы, которой обладают эти твари! – фанатично продолжал он. – Трансглюкация, деформация реальности, создание иллюзий – вот их неполный арсенал. Мы требуем от властей Актории искусственного регулирования популяции этих существ. Все, чего добивается наша организация – это право жить не прячась, ведь мы истинные хозяева Актории.
– Что за организация? – перебил Сатрэм.
– «Лига противодействия», – понизив голос, сообщил коллега. – Власти не имеют права игнорировать нас!
– Постой, а как же быть людям, подвергшимся воздействию катаморфов и не завершившим цикл перерождения? – неуверенно сказал Сатрэм. – Им ведь трудно найти место в обществе.
– А нападения на горожан, грабежи и множество других преступлений, совершаемых с применением, с позволения сказать, приобретенного «дара»? – парировал коллега, выделив слово «дар». – Разве это не достаточные основания для того, чтобы считать их угрозой?