Но исполнил бы.
Потому что таков был установленный законом порядок.
На впалых бледных щеках Бартона вспыхнули багровые пятна румянца, и он пробормотал, теперь зачарованно пялясь на губы Дидье:
— Несмотря на все треволнения, вы не преминули подчеркнуть свою красоту. Да, вы истинная женщина, мадам Дезире!
Дидье едва не поперхнулся очередной конфетой, мысленно чертыхнулся в адрес Фионы и сам вдруг вспыхнул до ушей. Только этого ему и не доставало услышать — что он, понимаете ли, истинная женщина, morbleu!
А коменданта, видать, тоже понесло, ибо он с интересом осведомился:
— А что обозначает сие крохотное сердечко на вашей прелестной щёчке, мадам Дезире?
Дидье ещё раз мысленно помянул чёрта в прямой связи с Фионой и с явной неохотой отозвался, не соврав, хотя, видит Бог, ему отчаянно хотелось это сделать:
— Это означает… означает, что я страстная особа, господин комендант.
Выпалив это, он хмуро потупился, отчаянно жалея, что не содрал чёртову мушку ещё на берегу. Эх, надо было ответить, что это, мол, обозначает серьёзность и благонравие! Но ему, vertudieu, требовалось довести Бартона до нужной кондиции, да побыстрее!
Взгляд коменданта, казалось, прожигал пылающие дорожки на его коже, но Бартон, сглотнув, горячо воскликнул:
— Я рад это услышать, но я не рад слышать в вашем хрустальном голосе тревогу.
И он наконец залпом осушил свой бокал.
В хрустальном голосе, vertudieu! Дидье едва удержался от того, чтобы не закатить глаза, как это обычно делал Моран.
— Вам нечего опасаться, сообщая мне это, — поспешно продолжал тем временем Бартон. — Я понимаю, что одинокой беззащитной женщине страшно полностью оказаться во власти мужчины, но я не совершу ничего неуважительного по отношению к вам… не сделаю ничего такого, что бы вам самой претило, клянусь вам! Я просто преклоняюсь перед вашей красотой и искренностью!
Дидье мрачно подумал, что стоит запомнить этот трогательный пассаж для дальнейшего самоупотребления.
Он ещё раз внимательно посмотрел на коменданта из-под полуопущенных ресниц и понял сразу две вещи. Первая — с этим человеком он мог бы крепко подружиться, но уж точно не сейчас. Потому что — второе — комендант Бартон явно намеревался перейти от красивых слов к делу.
И перешёл.
Его широкая ладонь неуверенно коснулась плеча Дидье, скользнула промеж лопаток, а потом направилась гораздо южнее экватора — на обтянутое бирюзовым шёлком бедро, где и задержалась.
Дидье машинально подумал, что, комендант, слава Всевышнему, явно предпочитал южные полушария северным. Как бы Фиона ни расхваливала свой чудо-корсет, фальшивые сиськи на ощупь наверняка отличались от настоящих.
Вот только и под подолом бирюзовой юбки комендант не нашёл бы того, к чему так рьяно стремился.
Затаив дыхание, Бартон снова заглянул в глаза своей случайной и такой желанной гостье. Неожиданно по его рукам до самых кончиков пальцев, дерзко касавшихся её тугого бедра, пробежал холодок. Ибо зеленые глубокие глаза Дезире, мгновение назад полные тепла и смеха, к которому он потянулся, будто голодный к куску хлеба, враз потемнели, подобно штормовому грозному морю.
— Послушайте меня внимательно, господин комендант, — медленно проговорила странная гостья, стиснув его запястье словно в тисках. — Вы действительно добрый человек, но вы удерживаете тут моих друзей, выполняя свой растреклятый воинский долг. Мне ваша смерть ни к чему, но ради своих ребят я возьму этот грех на душу… Спокойно! — В бок Бартону вдруг, к его полному недоумению, упёрлось пистолетное дуло. — Мы с вами так мило беседовали, вот и давайте продолжим эту беседу по дороге к воротам. Там вы прикажете своим людям их открыть.
— Я ничего не понимаю, — честно признался Бартон, хлопая белёсыми ресницами. Выпитое вино как-то сразу ударило ему в голову, и он совершенно растерялся от неожиданной метаморфозы, произошедшей с весёлой хохотушкой Дезире.
— Вам и незачем понимать, — вздохнула та, и в её голосе Бартон явственно различил облегчение. — Просто делайте то, что я говорю. Вы же хотите этого? Делать то, что я говорю?
— Ещё бы! — пылко вскричал комендант, резво вскочил и пошатнулся, вцепившись в край стола. — Боже милосердный, — удивлённо воскликнул он, — моё вино никогда ещё не было столь крепким! Наверное, меня так… так пьянит ваше обаяние, мадам Дезире?
— Чш-ш… — Крепкая рука гостьи поддержала его под локоть. — Пойдёмте же, прогуляется, и вам сразу станет получше… Барт. И вот ещё что…. Дайте-ка мне ключи от ваших подвалов.
— Что вы! Я н-не могу, это не положено, — слабо запротестовал комендант, впрочем, послушно принимаясь шарить по карманам. — Согласно караульному уставу, ключи всегда должны быть у меня.
— Разумеется, — легко согласилась Дезире, бесцеремонно выуживая у него из ладони брякнувшую связку. — Но вы как-то не очень хорошо себя чувствуете, верно?
Комендант покорно кивнул, подчиняясь силе впившегося в него напряжённого взора зелёных глаз.
— Я отлично сохраню ваши ключи, — пообещала Дезире, улыбаясь во весь рот и снова демонстрируя ему пленительную ямочку на правой щеке. — Пойдёмте же побыстрее на свежий воздух, Барт. К воротам!
Комендант снова кивнул, галантно пропуская Дидье вперёд.
Тот не смог удержаться от невольного вздоха и озабоченно нахмурился.
Проклятое, чудесное, волшебное снадобье близнецов действовало, да ещё как, morbleu! Пистолет и угрозы были ни к чему. Бедняга Бартон совершенно потерял волю, превратившись в раскисший воск в руках Дидье. Теперь главным было, чтоб часовые на воротах до поры до времени ничего не заподозрили.
И часовые ничего не заподозрили. В наступившей тьме, едва рассеиваемой светом нескольких фонарей, невозможно был заметить странную рассеянность на обычно сосредоточенном лице коменданта, властным голосом распорядившегося:
— Отпереть ворота!
Его люди были так приучены к дисциплине и беспрекословному повиновению, что никто не задался вопросом — для чего, собственно, Бартону понадобилось среди ночи открывать ворота форта. И лишь немолодой усатый сержант, уже отодвинув засовы, внезапно заколебался. Но было уже слишком поздно.
Дидье оглушил его, ударив рукоятью пистолета чуть повыше виска. А в щель между створками уже втиснулся Моран, нахально оттолкнув свирепо ругнувшегося Грира и прорвавшись вперёд.
Вслед за ними в форт ввалились остальные корсары, сбивая с ног одуревших от неожиданности солдат.
А Моран, завидев Дидье в треклятом платьишке, расплылся в облегчённой шкодливой улыбке и, конечно же, сразу язвительно выпалил:
— У-у, с тебя ещё не содрали эту тряпку? Да ты отвратительно сыграл свою роль, капитан!
И залился весёлым смехом, поганец.
— Отлично сыграл! — рявкнул Грир, ловя своего канонира за шиворот и затаскивая к себе за спину. — Куда ж ты лезешь, сопляк! Линьков захотел?
Моран только строптиво фыркнул.
Иисусе, как же Дидье был рад видеть их обоих!
— Чего вы опять лаетесь, palsambleu! — вскричал он со счастливым смехом, выхватывая пистолет из кармана юбки. — Шпагу мне лучше дайте! Барт, стойте! — спохватился он, загораживая собой подавшегося было вперёд коменданта и всем телом прижимая его к стене. — Шпагу, tabarnac de calice d'hostie de christ! Я без неё точно как нагишом!
Тут наконец очнулся часовой на сторожевой башне и проорал:
— К оружию!
Грохнул выстрел, и его крик оборвался, но из блокгауза горохом посыпались, стреляя на ходу, солдаты.
«Началось!» — подумал Дидье, чувствуя, как у него болезненно сжимается сердце и пересыхает в глотке. В неверном свете фонарей он словно видел всё происходящее со стороны: самого себя в обличье белобрысой расхристанной девки, бесцеремонно втиснувшей в стену разинувшего рот беднягу коменданта… Морана, рывком высвободившегося из-под тяжёлой руки своего капитана и вылетевшего вперёд… Грира, с проклятием попытавшегося поймать его за плечо…