Что касается занимаемого им в Петербурге поста, то я, разумеется, считаюсь с неприятным воздействием, которое на него окажет случившееся, но полагаю, что осложнения не настолько серьёзны, чтобы послужить поводом для отзыва барона Ван Геккерена.
Отрицательное впечатление, которое имевший место поединок произвёл на часть общества, как представляется, в последующие дни несколько ослабло и, кроме того, ограничилось в основном теми кругами общества, каковых барон Ван Геккерен по большей части может избегать, тогда как так называемые высшие круги, в которых он главным образом вращается, как представляется, настроены в отношении случившегося не настолько отрицательно. К тому же обмен назначениями с каким-либо другим нидерландским посланником, на что барон Ван Геккерен, вероятно, рассчитывает, на мой взгляд, едва ли возможен, ибо господа Перпонше, Моллерюс и Дедел безусловно не будут склонны на него пойти, а обмен постами с посланником в Стокгольме или Копенгагене, даже если предположить, что барон Ван Геккерен пожелает сменить назначение в России на таковое в Швеции или Дании, на мой взгляд, не согласуется с интересами служения Вашему Величеству. Не исключаю, что барон Ван Геккерен имеет в виду назначение в Париж, однако полагаю, что у Вашего Величества на сей счёт есть иные соображения. При сложившихся обстоятельствах следствием отзыва из Петербурга может быть лишь отстранение барона Ван Геккерена, по крайней мере на первое время, от должности с сохранением содержания, что общественность расценила бы не иначе как проявление неодобрения со стороны правительства в отношении поведения барона Ван Геккерена, каковое неодобрение он, по моему убеждению, едва ли заслужил. Поэтому осмелюсь думать, что, по крайней мере в данный момент, нет необходимости принимать в отношении барона Ван Геккерена какое-либо решение; если же впоследствии выяснится, что его дальнейшее пребывание в Петербурге действительно вызовет значительные осложнения и будет неблагоприятно сказываться на тех интересах, которые он в качестве посланника призван представлять, то будет не поздно вернуться к рассмотрению этого вопроса.
В связи с изложенным я мог бы, с соизволения Вашего Величества, отписать барону Ван Геккерену шифром, что Ваше Величество с сожалением узнали о затруднительных обстоятельствах, в которых он, по собственным словам, оказался и относительно которых, как следует из присланных им донесений, ему не в чем себя упрекнуть; что состав нидерландского дипломатического корпуса на данный момент не позволяет осуществить его перевод и что следует надеяться на то, что имевший место поединок не осложнит его положение и деятельность в Петербурге в такой степени, что он не сможет подобающим образом продолжать исполнение там своих обязанностей, и что он, по крайней мере в первые дни после случившегося, просто не мог оценить всё с достаточным хладнокровием и душевным спокойствием; однако если впоследствии он действительно сочтёт, что ради служения Вашему Величеству или же для него лично имеются веские причины оставить Петербург, я буду ожидать от него дальнейших сообщений на этот счёт.
Министр иностранных дел
Ферстолк ван Сулен
Перевод с нидерландского из книги Ф. Суассо. С. 329—330.
Король не доверяет донесениям посланника. Его невестка Анна Павловна получила письмо от своего брата Николая I, в котором тот сообщает, что отправит отдельное письмо о случившемся, которое «не терпит любопытства почты». Вильгельм I решает дождаться письма Николая I.
На секретном докладе Ферстолка ван Сулена есть написанная карандашом королевская резолюция: пока ничего не предпринимать «в ожидании сведений из весьма надёжного источника о том, какой отклик это дело вызвало при Российском Дворе». На докладе имеется ещё одна запись, сделанная другим почерком. Она прочитывается с трудом, но можно заключить, что в ней предлагается запросить находящегося в Нидерландах в отпуске секретаря посольства Геверса о том, действительно ли Дантес находится на русской военной службе.
В своей первой депеше о дуэли от 30 января Ван Геккерен сообщал, что оснований для его отзыва нет. 2 февраля он пишет, что обстановка сложнее, чем ему представлялось вначале, и ставит вопрос о своём переводе. 3 февраля он сообщает, что спокойствие в Петербурге, кажется, возвращается.