чем женщина. Скажи мне почему,
смущаешься? Но лести нет нисколько
в словах, что льются с трепетом. Дыши.
Под страстным, пламенеющим потоком
Нет места ни предательству, ни лжи…»
Он что-то там шептал, скользя по коже,
Потом притих, взбираясь на плечо.
К нему, волнуясь, прикоснулась тоже…
Я — скрипка, он — божественный смычок.
Историю любви перепишу
В небесной полынье ловлю руками
Большую златопёрую луну.
Поймаю, утоплю её в стакане,
Но выпить всю, пожалуй, не рискну.
Немного отхлебну волшебной силы,
Заклятье прочитаю на пятак.
Исполню то, о чём душа просила.
Возьму огромный глиняный черпак
И, подцепив луну, отправлю в блюдо,
Ломоть ножом отрежу, надкушу…
Под «ля минор» классического блюза
Историю любви перепишу.
Зажги свечу
Зажги фонарь, чтоб вышла я на свет.
Позволь ему гореть не день, а годы.
Сияет пусть с заката до восхода.
Дождись меня хоть через сотни лет.
Зажги костёр на берегу реки.
Подкладывай в него щепу и хворост,
И отгоняй врагов спесивых свору,
И от дождя и ветра сбереги.
Шепчу? Нет, нет, неистово кричу,
А кажется, что шевелю губами:
«Зажги на миг спасительное пламя —
В окне своём дрожащую свечу».
Листы перебираю старых писем…
Листы перебираю старых писем.
Признания в одних, в других «прости».
А за окном туман клубится сизый,
И город в нём, как будто взаперти.
А может не туман, а слёзы, слёзы
Или сожжённых строк солёный дым?
Что происходит? «Проза жизни» — проза…
Так и живу, бродя по запятым.
Целую буквы (буквы?) — губы… губы
Воспоминаний руны — тайны слов.
А из тумана щерится беззубо
Безгрешная, безмолвная любовь.
Давно с собою не в ладу…
Давно с собою не в ладу,
С тех самых пор, когда влюбилась.
И жду, опять чего-то жду,
А для чего, скажи на милость?
Другого цвета облака?
Нет, всё такие же, как прежде,
И нежно смотрят свысока
В молочно-палевых одеждах,
Что подарил последний луч
Заката жёлтого, густого.
И так же бьет студёный ключ
У церкви «доброго святого» —
Он Чудотворец. Помнишь, ты
Мне обещал, случится чудо?
И я кричу до хрипоты:
«Люблю, люблю!» А ночь-иуда
Вползла на небо. Чёрным стал
Твой взгляд колючий, отрешённый —
Холодный, проклятый металл…
И льётся свет луны суконный,
Что у меня тебя отнял.
Воспоминание
Парк опустел, и дорога глотает шаги.
Чувствую кожей холодную, хмурую ночь.
Ветер колдует тревожно, гоня меня «прочь»,
Хлещет дождём с недовольством слепого брюзги.
Держишь прохладу ладони в горячей руке.
Жаром охвачена, сразу сбивается пульс.
Где-то в груди запекло, словно тысячи пуль
Разом вонзились и болью текут по щеке.
Шепчешь: «Не плачь…", но я слышу «прости» между строк.
Вот перекресток, мерцает фонарь на посту.
Я остаюсь. Ты уходишь один в темноту.
Струны надорваны — скалится бешеный рок.
Чужое взяла
Застоялась вода в мрачном старом колодце,
Пахнет гнилью болотной — бедой.
Там терновник кривой (только б не уколоться)
Взял в полон разъярённой ордой
Наши чувства. Стою. Пальцы, вросшие в камень,
Не разжать, не посмею. Губу
прикусила до крови, шепчу (именами)
О прощении небу мольбу.
Откликается эхо протяжно и гулко,
Разливая по стенам «а-а».
Виноватых здесь нет — я себя обманула,
Не проверив, чужое взяла.
Живем?
Раскалённые ножницы злобного взгляда
режут плоть по-живому.
Мысли падают с губ — капли жгучего яда,
А по небу рябому
Проплывают в закате зловещие тучи —
Точно мох буро-рыжий.
Нам сбежать бы туда, затаиться на круче,
Не тонуть в кислой жиже
Обещаний расплывчатых пафосной речи,
Роняющей грех слова.
Но живём, отчего-то судьбе не переча,
Каждый — как пёс дворовый.
А город спит…
А город спит, не ведая о том,
Что завтра дождь занудливо бубня,