Почти сразу нахлынула резкая боль. Костя почувствовал, как обожгло его ладонь, вздрогнул и застонал. Богдан тоже издал какой-то звук, а после этого их оторвало друг от друга жёстким ударом рванувшего во все стороны тёмного холодного вихря. Не удержавшись на ногах, Костя упал, и всё вокруг поглотила бесконечная тьма.
Слабый свет давил болезненной тяжестью на веки. Он был тусклый и редко мигал, с трудом справляясь с плотным и почти осязаемым мраком. Вокруг было слишком темно. Можно было подумать, что он находится в пещере или шахте. Скорее всего, это и была шахта, в которую он спустился из-за очередного обвала или неполадок с оборудованием, требующих присутствия руководства. Богдан подумал так и открыл глаза, одновременно пытаясь встать.
Тусклый свет исходил от керосиновой лампы, которую держал в руке дед Николаша. Он стоял на пороге горного домика, погруженного в темноту, словно уже давно наступила ночь. Густые чёрные тени собирались в углах и потолке, сбиваясь в плотные сгустки мрака везде, куда не дотягивался свет лампы.
— Ну что, натворил дел, молодой хозяин? — скрипучим и каким-то выгоревшим голосом спросил дед.
Богдан поднялся на ноги и сразу же ощутил болезненное жжение в груди. Это болел след от ожога, который появился после того, как Костя прижал к его груди осколок каменного шара и заставил потоки тьмы покинуть его тело. Машинально коснувшись следа и трогая обгоревшие края рубашки, Богдан замер, с ужасом понимая, что помнит не только это. Он вспомнил всё, что произошло в горном домике, и всё, что случилось раньше, после того памятного спуска в шахту вместе с Феликсом. Всё, что он сделал чужим и друзьям, врагам и любимым. Резко шагнув в сторону, Богдан чуть не споткнулся и начал искать взглядом брата. Костя лежал у стены. Он был в отключке, но дышал спокойно и ровно. Прикоснувшись к его щеке, Богдан почувствовал тепло и с облегчением выдохнул. На полу рядом с диваном лежала Антошка, которая казалась слишком маленькой и бледной. Осторожно приложив палец к её шее, Богдан уловил биение пульса и только после этого повернулся к деду Николаше.
— Они живы, — не узнавая собственного голоса, произнёс он. — Слава богу, они живы.
— Хорошо, — сказал дед и прошёл в комнату. Покосившись на тёмные углы, он тяжело вздохнул, не выпуская из рук лампу. — Но только рано радоваться. Понял ведь, что творится?
Он кивнул на чёрные тени. Богдан тоже заставил себя посмотреть, уже зная, что увидит. На потолке и стенах были не только тени, а ещё и влажные чёрные потёки, застывшие уродливыми кляксами и напоминающие следы расплавленного металла. «Чёрного серебра», — подумал он, и его сердце сжалось.
— Да, вот она, погибель, — всё тем же скрипучим голосом протянул дед. — Вырвалась наружу, всем нам на пропасть. Я в курсе, что каменный капкан был разбит, и это плохо, очень плохо. Будь ловушка целой, погибель можно было бы навеки запечатать в камне, а так она гуляет на свободе и выжидает. Прикидывает, чего бы ещё натворить, и совсем скоро ринется наружу, чтобы найти нового хозяина, если ты её опять не позовёшь. А ты ведь не позовёшь?
— Нет.
Богдан прикрыл на секунду глаза, едва выдерживая обрушившийся на него груз вины. Он продолжал вспоминать всё, что натворил, пока был одержим чёрным серебром. Родители, Антошка, Светлана, Феликс, но прежде всего Костя. Любимый брат, которого он унижал и которому причинял боль. Всё это давило его изнутри и ломало до боли, позволяя удерживаться на плаву лишь благодаря слабой надежде исправить причинённое зло.
— Есть какой-нибудь способ остановить это? — выдавил он. — Например, сделать ещё один капкан?
— Второй капкан уже не слепить, тем более так быстро, а вот другой способ, может, и найдётся, — с горькими и одновременно суровыми нотками в голосе произнёс дед. — Однако, боюсь, на этот раз всё будет не так просто. Что, если цена окажется слишком большой?
— Любой, — стиснув зубы, ответил Богдан. — Только чтобы загнать эту дрянь в угол. Я пойду на всё, чтобы Костя и остальные были в безопасности.
— Ты сначала послушай.
Дед наконец поставил свою лампу на пол, не пытаясь подкрутить фитиль, чтобы сделать свет поярче. Он обращался с ней осторожно и бережно, как с хрустальной. Богдан бросил на лампу невольный взгляд. Она была большой и старой, но при этом не выглядела грязной или закопчённой и даже не воняла керосином или гарью.
— Не думал, что дойдёт до такого, — отходя от лампы, негромко сказал дед Николаша. — Вот то, что может обезвредить погибель не хуже каменного капкана, да только не даром. Тот, кто её откроет, соберёт погибель и спасёт сотни людей, однако лишится самого ценного. Его забудут все, включая родных и близких. Все без исключения, и избежать этого не удастся. Понял, о чём я? Это цена.
— Разве такое возможно?
Богдан вздрогнул, отчаянно не желая верить в то, что услышал.
— Неужели человека так просто вычеркнуть из жизни других? В наше время?
— Для магии всё просто, — с сожалением покачал головой дед. — Она легко сотрёт лицо с фотографии и зачеркнёт имя на клочке бумаги. Перекроит всё так, что никто и не вспомнит. Если ты откроешь лампу, то станешь чужим для всех, кого знал. Готов к такому?
«Не готов». Богдан ответил сразу, мысленно прокричав эти короткие слова. Как можно пожертвовать собственной жизнью, потеряв всё, что дорого? Родителей и друзей, семейное дело и, самое главное, — Костю, без которого он никогда не мыслил собственного существования. Брата и любимого, чью жизнь он поклялся защищать и вместо того раз за разом подвергал смертельной опасности. Костю, который не вспомнит о нём, но зато будет в полной безопасности и сможет найти своё счастье с Антошкой или с кем-нибудь другим.
С трудом проглотив застрявший в горле горький комок, Богдан хрипло прошептал:
— Я согласен.
Дед кивнул, похоже не удивлённый этим нелёгким выбором. В его глазах, молодых и ярких, несмотря на прожитые годы, промелькнуло искреннее сочувствие.
— Ты правильно решил, молодой хозяин, — тихо сказал он, отступая на шаг назад. — Что ж, я пойду. Откроешь лампу, когда будешь готов.
Богдан смотрел, как он уходит. Дождавшись, когда за стариком закроется дверь, он подошёл к Косте, поднял его на руки и несколько минут просто держал в своих объятиях, прежде чем перенести на диван. Погладив брата по щеке дрожащими пальцами, он вытащил из кармана серебряную подкову и после минутного раздумья сунул её под подушку.
Больше тянуть было нельзя. Богдан направился к лампе и, открыв крышку, убрал стеклянный корпус. Магия сработала моментально. Чёрные тени стало затягивать в лампу, и они тут же взметнулись вихрями со стен, издавая злобное шипение. Островки чёрной жижи начали превращаться в чёрный дым, пытающийся ускользнуть и скрыться в тёмных углах, однако всё это было напрасно. За несколько коротких минут лампа собрала всё до остатка, проглотив темноту как кусок обеденного пирога, и когда это закончилось, в комнату хлынул ослепительно прекрасный полуденный свет.
Спустя три дня.
Костя вприпрыжку поднимался по ступенькам больницы, таща в руках охапку роз. Он подумал о цветах в последний момент и радовался тому, что неподалёку оказался цветочный киоск, иначе ему пришлось бы появиться перед Антошкой с пустыми руками. Сегодня девушку выписывали, и это оживляло даже хмурый прохладный день, позволяя окончательно оставить в прошлом все тревоги и неприятные воспоминания. Костя искренне надеялся, что скоро от них не останется и следа, поскольку события трёхдневной давности, когда сумасшедший садист Феликс Стафф выкрал Антошку и притащил её в горный домик Стармановых, и так заставили всех изрядно поволноваться.
Он не слишком хорошо помнил, как всё происходило. Одурманенные каким-то наркотиком, они с Антошкой умудрились благополучно выпутаться из ужасной передряги, в отличие от безумного маньяка. Феликс умер от дыхательного спазма, так и не успев поиздеваться над своими пленниками. Не пытаясь вспомнить всё, что касалось Стаффа, Костя с радостью сохранял в памяти подробности своего первого и пока ещё единственного полёта. Он обратился, чтобы спасти подругу, однако это никак не умаляло его восторга от полёта, даже несмотря на все жуткие обстоятельства.