Об этом свидетельствовала лампа «Фотофлад». Я уже задавал вопросы об этих лампах. Меня интриговало описание удивления мисс Уиллс, когда ей сообщили, что лампа перегорела. Откуда такая реакция? Возможно, это не было важным вопросом, но такие мелочи иногда помогают открыть захлопнувшуюся дверь. Мисс Уиллс купила лампу вчера утром. Вроде бы ее не использовали до ночи. Сколько же времени она горела ночью?
Установить это не составляло особого труда. Шоу Чесни началось приблизительно в пять минут первого. Лампа продолжала гореть до прибытия полиции в двадцать пять минут первого, когда, как вы помните, ее погасили. Это составляет двадцать минут. Затем лампу ненадолго включили снова, когда полиция осматривала комнату, покуда не появились вы, профессор Инграм. Ее выключили очень скоро — во всяком случае, менее чем через пять минут. В третий, и последний, раз лампу зажгли, когда прибыли полицейский врач и фотограф. Горела она также недолго — пока Эллиот объяснял майору Кроу трюк с саквояжем, имеющим пружинный захват, и обследовались часы на каминной полке. Скажем, еще пять минут.
Даже учитывая то, что время определено приблизительно, несоответствие слишком велико. Лампа перегорела после получаса работы в целом. Но Стивенсон заверил меня, что такие лампы горят значительно больше часа. Следовательно, кто-то использовал эту лампу ранее, в тот же день.
Этот простейший факт стал для меня очевиден, когда я обнаружил в ящике картонную коробку. Мисс Уиллс купила лампу вчера утром и положила ее в этот ящик. Она не пользовалась ею впоследствии, так как, по словам горничных, утром отправилась к профессору Инграму и пробыла у него почти до вечера. Во всяком случае, по всем отзывам, она никогда не увлекалась фотографией.
Фактически нам пытались внушить, что никто не пользовался лампой до тех пор, пока Памелу не послали за ней наверх без четверти двенадцать ночи. Но, как я только что доказал, такого не могло быть. И на то есть еще одна причина. Мы нашли картонную коробку. Но если бы Памела обнаружила лампу еще запечатанной, она принесла бы ее в коробке. Тем не менее она принесла только лампу. Это означало, что коробку уже вскрыли, а лампа лежала либо в ящике без упаковки, либо в открытой коробке.
Было уже ясно, что Чесни, Эммет и Хардинг провели долгую и тщательную репетицию своего маленького шоу. Вероятно, она прошла без сучка без задоринки. Вопрос был в том, когда они репетировали. Очевидно, после полудня. Чесни получил лампу утром, мисс Уиллс днем отсутствовала, а так как вы, доктор Чесни, не живете в «Бельгарде», то у вас не было причин тут находиться. Но Хардинг был здесь — мы знаем это от горничной.
Теперь вы понимаете сущность последнего трюка Чесни — его последнего обмана зрителей. Поручив Хардингу снять репетицию, которая в нескольких важных моментах полностью отличалась от самого шоу, он мог держать туза в рукаве. «Вы ответили на вопросы, — сказал бы Чесни. — А теперь смотрите, как все происходило в действительности. Камера не может лгать». Но камера могла лгать, так как на пленке роль доктора Немо играл Эммет, а слова, которые произнес Чесни, были совсем другими, хотя количество слогов оставалось приблизительно тем же. Думаю, этот обман был нацелен на вашего покорного слугу. Как вам известно, через несколько дней Чесни собирался пригласить меня для просмотра шоу. Потом он сказал бы мне: «А теперь посмотрите фильм, который мы сняли раньше». Вероятно, я был бы одурачен, покуда Чесни, ухмыляясь про себя, произносил бы с экрана: «Не в силах, доктор Фелл, я вас любить». Он почти признал это в своем письме. «Покажите им впоследствии запись происшедшего черным по белому, и они поверят ей, но даже тогда не смогут объяснить увиденное».
Подмена фильмов была единственной, но величайшей ошибкой Джорджа Хардинга. Конечно, кинокамер было две. Одну он предоставил Эммету для съемки, а другую — с другой пленкой — подсунул нам. Вас, вероятно, успокоит то, что Боствик нашел спрятанную в его комнате вторую камеру с чудом сохранившимся фильмом. Это проявление самонадеянности приведет Хардинга на виселицу.
Разгадка трюка с двумя фильмами ответила на все наши вопросы и забила последний гвоздь. Долгое время меня интересовало, указывал ли тот факт, что Джордж Хардинг производил съемку так далеко слева, только на то, что он хотел быть поближе к окнам? Нет, на то была еще одна причина. Хардинг не осмеливался снимать фильм с того места, где он мог запечатлеть окно кабинета, через которое вошел Немо. Снятая во время репетиции пленка показала бы послеполуденное солнце, светящее в окна, когда появился Немо. Окна кабинета обращены на запад, а вчера был солнечный день. Поэтому ему пришлось стоять слева, как и Эммету во время вечернего спектакля. Когда инспектор Эллиот внезапно осознал, что произошло, благодаря моим вопросам о лампе «Фотофлад», он также понял значение того, что мы можем назвать «съемкой слева», и правда предстала перед нами четко, как на экране.
Эллиот усмехнулся. Доктор Фелл, чья трубка погасла, осушил кружку пива.
— Теперь давайте подведем итог весьма болезненной истории Джорджа Хардинга и Марджори Уиллс. Хардинг спланировал несколько месяцев тому назад серию умных и хладнокровных преступлений, руководствуясь лишь одним мотивом: финансовым. Прежде всего, он намеревался продемонстрировать, что, кем бы ни был отравитель в Содбери-Кросс, им не мог быть Джордж Хардинг. Его метод не был новым — такое применяли и раньше. Вы часто ссылались на дело Кристианы Эдмундс в 1871 году. Я говорил Эллиоту, что в этой истории есть мораль, но некоторые из вас, обсуждая ее, упорно отказывались видеть мораль. Она состоит не в том, что следует опасаться женщин, которые бегают за врачами, а совсем в другом. Берегитесь того, кто способен отравить невинных людей с единственной целью — доказать, что он не может быть отравителем. Именно это сделали Кристиана Эдмундс и Джордж Хардинг.
В своем тупом тщеславии, сравнимом с тщеславием Палмера или Притчарда, Хардинг верил, что Марджори Уиллс сделает все то, что он пожелает. Думаю, у него имелись на то основания. Девушка, которая оплачивает мужчине зарубежные каникулы, длящиеся несколько месяцев, может считаться слепо влюбленной. Если это послужит Хардингу утешением, он останется законным мужем богатой женщины, покуда палач не отправит его на другие пастбища.
Маркус Чесни был очень богатым человеком, а мисс Уиллс была его наследницей. Но покуда Чесни (весьма крепкий мужчина во всех смыслах этого слова) не умер, Хардинг едва ли мог рассчитывать даже на пенни. Он это знал, и Чесни, насколько я понимаю, ясно дал ему это понять. Хардинг действительно стремился сделать массовым изобретенный им процесс гальванопокрытия, который, вероятно, того стоит, хотя лично к нему я применил бы иной метод обработки электричеством. Он считал себя великим человеком, который заслуживает богатства, поэтому Маркусу Чесни надлежало умереть.
Подозреваю, что Хардинг обдумывал свой план со времени знакомства с Марджори. Он «поместил» отравителя в Содбери-Кросс уже известным вам способом. Один визит в замаскированном виде в лавку миссис Терри должен был позволить ему изучить расположение картонных коробок с конфетами, а визит несколько дней спустя — подменить коробки. Хардинг использовал стрихнин по определенной причине — так как это один из немногих ядов, с которыми не имеет дело химик-исследователь. Где он его приобрел, мы еще не знаем, но не стоит удивляться, если полиции не удастся это отследить, — ведь до сих пор они никогда не слышали о Джордже Хардинге.
— Спасибо на добром слове, — проворчал майор Кроу.
— Точно так же мы не знаем и его первоначальный план устранения Маркуса Чесни. Но ему свалилась прямо на колени, словно дар небес, возможность отравить Чесни с помощью и одобрения самой жертвы. К тому же Чесни разгадал трюк с коробками конфет, поэтому Хардингу пришлось спешить. По иронии судьбы, Чесни никогда не подозревал Хардинга. Но если бы ему позволили продолжать расследование, он мог обнаружить слишком многое. Одна вещь беспокоила Хардинга. Чтобы совершить убийство задуманным способом, ему был нужен яд, убивающий почти мгновенно. Это означало применение одного из цианидов, но Хардинг работал с цианистым калием, и подозрение сразу же пало бы на него.