Даже когда пришли старшеклассники, наполнив кабинет звуками; кто-то обращался к Софии с вопросами — она не уделила толком никакого внимания личности, что спрашивала у неё план сегодняшнего занятия — всё равно, ощущение от присутствия Михаэля не хотело исчезать. Она всё ещё отчётливо чувствовала его взгляд. Уже не от доски, а от окна. Сколько она ни косилась на цветастые витражи, никак не могла поймать взглядом очертаний движущейся фигуры, прячущейся за поворотом, либо быстро ныряющей вниз. Однако София была уверена — он там.
========== *** ==========
Смеркалось. Густые потёмки постепенно опускались на слабоосвещённые улочки, съедая и последние оранжевые вздохи заходящего солнца. Высокие придорожные фонари зажигались лишь в девять вечера, поэтому ничего не оставалось, кроме как медленно брести по тонувшему во мраке тротуару.
София практически всегда ходила именно этой мощёной дорогой. Через скромные, маленькие переулки между массивными трёхэтажными домами. И не только потому, что путь являлся самым коротким от школы до её дома — что-то в этих старых домах завораживало: ей нравилась и красная кирпичная кладка, и вытянутые арочные окна, и парапеты, украшенные узорами, высеченными в камне. Оказавшись именно в этом месте, теряешься во времени, словно попал на пару столетий назад, словно вот-вот из-за угла покажется запряжённая лошадиная морда и послышится звонкое цоканье копыт да глухой скрип колёс повозки. Но это всего лишь фантазии, на деле же время от времени мимо проходили люди: принаряженные счастливые пары, которые держали путь в кинотеатр или уютный ресторанчик; разношёрстная молодёжь — одни устало плелись домой после нудных факультативов либо изматывающих спортивный секций, другие, что постарше, спешили на встречу с друзьями. Для клерков возвращаться домой в восемь вечера — редкость. Ими обычно были усыпаны улицы после девяти, так как большинство всё равно задерживалось на работе на час-другой, а уходить вовремя — дурной тон. Учителям в этом плане попроще. Конечно, они тоже иногда задерживались, особенно в периоды подготовки к экзаменационной сессии и непосредственно после неё, ибо приходилось проверять большое количество работ. Но учителя рисования это особо не касалось — изобразительное искусство не требовало такой строгой отчётности.
Медленно поведя плечом, София прислушалась к своим ощущениям. Она всё ещё чувствовала горячий взгляд на своей спине. Его нетерпение и желание что-то предпринять. От мысли, что Михаэль всё ещё мог её преследовать, стало жутко. В голове тут же заклубились сверхъестественные образы, среди которых отчётливо вырисовывалась одна параноидальная мысль, что Михаэль и не человек вовсе, лишь прикидывался, натянув на себя чужое тельце, как маскарадный костюм.
Резко обернувшись, София с маниакальным блеском в глазах пробежалась взглядом по улице, ища торчащий край школьной формы из-за угла или маячащую чёрную макушку над капотом машины. Однако всё было тщетно. Сколько бы она ни старалась — не могла поймать проворного мальчишку. А может, она просто сходила с ума? Постепенно превращалась в шизофреничку с манией преследования? И Михаэль на самом деле уже давно дома, и ему и дела не быт до чокнувшейся учительницы…
— Господи всевышний, за что ты мне такие испытания посылаешь? — сбивчивым шёпотом прошелестела губами София. Проходящие люди мимолётно оглядывали её, словно не понимая, с чего вдруг она остановилась и крутилась на месте, что-то бубня себе под нос. Без сомнения, некоторые приняли её за безумную, но большинству же было всё равно. Безразличие — новый тренд современного общества. Ни на кого не обращай внимания – и будет тебе счастье. Ведь ты же знаешь лучше, что валяющийся у обочины мужчина обязательно вдрызг пьяный. А если этот несчастный свалился ночью, то, быть может, к нему ещё кто-то и подойдёт, но, правда, не движимый помыслом помочь, скорее наоборот — обчистить.
София развернулась обратно и снова пошла вверх по улице, изо всех сил стараясь не обращать внимания на отдающие запахом сумасшествия ощущения.
Только казавшись дома, она почувствовала долгожданное спокойствие, когда в полной тишине сидела за кухонным столом, медленно потягивая тёплый зелёный чай с жасмином. Наконец-то пропало ощущение. Она больше не чувствовала на себе взгляд жгучих чёрных глаз. Вот только стало ли ей лучше? Пожалуй, нет. Внутри поселилась пустота — она всегда там была, но сейчас ощущалась особенно остро. Живя в полном одиночестве, время от времени сильно нуждаешься в чужой компании. Не важно в чьей. Хотелось лишь ощущать рядом с собой такое же теплокровное существо.
— Какая же я жалкая, — тихо произнесла София, горько улыбнувшись в поднесённый ко рту бортик чашки.
В голове раздался оглушающий звонкий детский смех. Над ней смеялись. Злорадствовали её бедам. Ни у кого и мысли не проскользнуло, чтобы ей посочувствовать. А нужно ли ей вообще это сочувствие? Разве она сама не упивалась своим же горем, не купалась в дешёвых душевных муках? Ведь на самом деле Софии нравилась роль жертвы. Именно поэтому она и не пыталась ничего изменить в своей жизни.
Существовала изо дня в день, проживая свою жизнь точно по сценарию в амплуа статиста.
Дом — работа.
Всю свою боль она выплёскивала в экспрессии картин. Не талантливых картин — вполне посредственных, не способных никого удивить мастерством или оригинальностью мысли.
Так зачем она вообще жила? А точнее — существовала.
София энергично замотала головой, отгоняя не пойми откуда взявшиеся мрачные мысли, которые сроду её голову не посещали. Что вообще за чертовщина с ней творилась?
Глубоко склонив голову, София сплела пальцы на руках в замок и крепко зажмурила глаза, после чего начала быстро, но ясно выговаривая каждое слово, читать молитву по памяти:
— Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
Повторив её три раза подряд, София осмелилась поднять голову и открыть глаза. И в тот же миг она снова ощутила взгляд. Но если раньше он был точечным и она могла предположить, откуда на неё смотрели, то теперь казалось, что глаза повсюду. Сотни маленьких невидимых глаз.
София сорвалась со стула и стала метаться по кухне, открывая все шкафчики, отодвигая посуду и выкидывая вещи, всё, что мешало и прятало выродков, играющих с ней в прятки. А затем, держа в руке пачку гречневой крупы, она замерла. Неужели всё не по-настоящему? Ей снова чудилось… так ведь? Грань между реальностью и фантазиями окончательно истёрлась, стало совсем не понятно: бредовые мысли виднелись в слишком реальном свете, словно и не были проделками больного разума.