23-25 февраля. К забастовке путиловцев присоединяются рабочие других предприятий. По всему городу происходят политические манифестации, погромы магазинов, столкновения с полицией. Есть первые жертвы. Власти бездействуют.
26 февраля. Беспорядки приобретают угрожающий характер. Командующий Петроградским гарнизоном генерал Хабалов, выполняя приказ Николая II, выводит на улицу войска. Стрельба, десятки жертв. Войска ненадёжны. К вечеру Хабалов отдаёт приказ увести солдат в казармы.
27 февраля. Около 7 утра начинается восстание в Волынском полку, затем в других частях гарнизона. Солдаты смешиваются с манифестантами. Улицы города во власти полумиллионной вооружённой толпы. К середине дня законная власть в городе ликвидирована. Депутаты Думы под давлением масс образуют в Таврическом дворце орган революционной власти — Временный комитет Думы. В нём главенствуют право-либеральные партии — конституционалисты-демократы (кадеты, лидер П.Н. Милюков) и Союз 17 октября (октябристы, лидер А. И. Гучков). Группа левых депутатов — социал-демократов меньшевиков и социалистов-революционеров (эсеров) — образуете том же Таврическом дворце Временный исполнительный комитет, задача которого — немедленно провести на заводах и в частях гарнизона выборы в Совет рабочих и солдатских депутатов.
28 февраля — 1 марта. Выборы проведены, образован Петроградский Совет. Тем временем Николай II отдаёт приказ направить в столицу войска с фронта для подавления революции и сам выезжает из Могилёва в Петроград. По приказу командующего Северным фронтом генерала Рузского царский поезд задержан и направлен в Псков. Туда же выезжают представители Временного комитета Думы Гучков и Шульгин. В течение дня идут переговоры между Николаем II, представителями военного командования и представителями Думы. Как генералы, так и депутаты требуют отречения государя. Движение войск на Петроград остановлено. В это же время Петроградский Совет издаёт «Приказ № 1 по армии и флоту», которым упраздняет воинскую дисциплину и ставит военное командование под контроль солдатских Советов. В Кронштадте и Гельсингфорсе при получении приказа вспыхивает матросский бунт. Убито несколько адмиралов и офицеров.
2 марта. Николай II подписывает манифест об отречении от престола в пользу брата Михаила, предварительно утвердив полномочия правительства, формируемого Временным комитетом Думы.
3 марта. Сформировано Временное правительство, преимущественно из кадетов и октябристов; председатель — князь Г. Е. Львов. Великий князь Михаил Александрович заявляет, что может принять державу только из рук всенародно избранного Учредительного собрания, то есть фактически отказывается от власти. Самодержавие в России свергнуто.
Описать всё криминальное неистовство тех дней мы не берёмся. Только несколько выразительных эпизодов, штрихов к картинке. Вот — разгром Дома предварительного заключения и Здания судебных установлений.
Об этом комплексе построек, занимавших почти полквартала между Литейным проспектом, Захарьевской и Шпалерной улицами, и о некоторых персонажах, его населявших, мы рассказывали в книге «Блистательный и преступный». Сейчас на этом месте возвышается мрачно-величественный Большой дом (УФСБ, в советское время — УКГБ) и его внутренняя тюрьма. В Здании судебных установлений помещались петербургский окружной суд, судебная палата, кабинеты следователей, судебные и прокурорские архивы. К нему с тыла примыкал прямоугольный корпус Дома предварительного заключения (кратко — «допр»). Его стены видали многих революционеров, от бабушки революционного террора Веры Засулич до вождя мирового пролетариата Уѵьянова-Ленина. Ко времени Февральской революции, впрочем, камеры «допра» занимали почти исключительно уголовные подследственные; из известных политических тут был разве что один Георгий Хрусталёв-Носарь, неудачливый председатель петербургского рабочего Совета в октябре 1905 года, осуждённый летом 1916 года за давний побег из ссылки и ожидавший в камере помилования от государя.
Рождённые метелями революционные беспорядки в Петрограде достигли опасного размаха к 25 февраля. Нерешительное военное командование наконец осознало, что надо усилить охрану мест заключения, вокруг которых волновался и шумел океан взбудораженной толпы. Почему-то в ней, в толпе, царствовало убеждение: тюрьмы столицы полны политическими заключёнными, узниками вдруг ставшего ненавистным режима.
И ещё были убеждены: на крышах всех домов, и в особенности учреждений власти, расставлены тысячи пулемётов; царские сатрапы вот-вот начнут палить из них в народ. Всем было страшно и весело; хотелось куда-нибудь идти на приступ, кого-нибудь спасать, что-нибудь рушить.