За её спиной исчезает в мгле Остров туманов, что так и не стал для Цири надежным убежищем. Черные воды океана — бесшумные, тихие, мертвые. Их любовно обволакивает туман, затягивает густой пеленой. Водная гладь немножко рябит в том месте, где её разрезает нос корабля. Киль давит на воду, заставляет её разойтись по сторонам, чтобы потом снова сомкнуться позади судна и застыть под покровом седой дымки. Над океаном — небо. Такое смолянистое и тяжелое, что под ним тяжело дышать.
В воздухе — веяние разрушенных надежд, капли моросящего отчаяния и… соль. Её можно слизать с уст, можно почувствовать, как щиплет распухший язык, можно ощутить в глотке боль. И Ласточка тянется языком к разбитой губе, крадет в рот каплю крови из раны, но вкуса не различает. Она боится, что способность чувствовать и осязать уже не вернется к ней. Боится, что сознание и здравый рассудок уснут под немую колыбельную океана. Так было бы проще её маленькой израненной душонке, перенесшей столько бед.
Однако, она боится напрасно. Понимает это в тот момент, когда отчетливо слышит тяжелые шаги за спиной. Зираэль старается, но не может стать глухой к звуку приближающегося ужаса. Колыбельная вод подводит её, упрямо не забирает к себе в иной, спокойный, мертвый мир.
Она уже знает это прикосновение — холодное, решительное, колючее. Ей уже довелось испытать его, когда эльф защелкивал двимеритовый ошейник на её белой шее. Ей уже была знакома эта мелкая дрожь, когда чужие сильные руки охватывали её узкие плечи и вынуждали подчиняться.
— Пойдем, — хриплым шепотом зовет Карантир, поддевает пальцы под двимеритовый обруч и тянет Ласточку прочь от борта.
Она успевает пропустить сквозь мысли идею о самоубийстве. Еще не поздно. Нужно только собрать весь дух в слабом теле, сильно дернуться — всего лишь раз! — вырваться из рук эльфа и прыгнуть в воду. Пусть она милостиво погребет ведьмачку в своей пучине, пусть подарит вечный сон в своих неодолимых объятиях.
Но духа в Ласточке нет, и Карантир ведет её, на удивление спокойную, по палубе драккара к себе в каюту.
Здесь холодно. Дивные голубоватые свечи почти не освещают каюту, и девушка не сразу замечает, что их с навигатором уже кто-то ждет здесь. Несколько мгновений ей понадобилось, чтобы понять, кто именно. Высокий силуэт статного эльфа слишком узнаваем даже во тьме, чтобы заблуждаться. Острозубая тяжелая корона делала Эредина еще выше, а доспех превращал и так широкоплечего эльфа в пугающего гиганта.
Но стоило Эредину сделать шаг в круг неясного голубого света, как его фигура потеряла грозный облик. Вместо брони — богатый красный камзол; вместо ужасающей маски — холодная ухмылка прекрасных и таких отвратительных губ.
— Отпусти её, — небрежно говорит Король Дикой Охоты и подступает еще ближе.
Карантир тут же убирает руки с тонкой шеи Зираэль, но не спешит отойти. Он продолжает стоять у неё за спиной, отрезая путь к бегству. Ласточка оказывается зажатой в крохотном пространстве между двух эльфов и пока не знает, зачем она здесь.
На борту Нагльфара она — пленница, поверженная сломанная игрушка в руках Предназначения, не сумевшая выстоять в неравном бою против демонов. Что же им теперь надо от неё? Где ей взять силы, чтобы насытить Эредина, удовлетворить его нездоровую жажду чужих страданий?
— Чего ты хочешь от меня? — спрашивает она с вызовом. Старается смотреть без страха в его холодные глаза, потому что так ей велят жалкие остатки побитой гордости.
— Ох, моя Zireael. Я не буду лукавить, и отвечу тебе честно — я хочу от тебя всё. Абсолютно всё, что мне могут дать твои плоть и кровь.
Ласточка сглатывает слюну, что собралась во рту под гнетом волнения. Глядя в прекрасное лицо Эредина, девушка невольно воскрешает в памяти их первую встречу. Его первый заинтересованный взгляд, преисполненный любопытства и еще чего-то нехорошего, в чем наивная Зираэль не сразу распознала презрение. С тех пор ничего не изменилось. Разве что теперь рядом с ней нет покровителя — оберегающего Аваллак’ха, который мог бы приглушить девичье волнение, сказать тихо и обнадеживающе: будь спокойна.
Но Знающего здесь нет, и Цири не сумеет успокоиться.
— Но сейчас я хочу, чтобы ты внимательно слушала, — продолжает Эредин. — Обернись.
В его просьбе Цири пока не находит ничего опасного и поворачивается лицом к навигатору. Удивление звучит тихим вздохом, когда Ласточка замирает взглядом на бледном лице Карантира. На нем больше нет длинной тяжелой шинели, хотя Цири могла поклясться, что на палубе эльф щеголял в полном обмундировании. Навигатор отвечает Ласточке равнодушным взглядом.
— Как думаешь, кто он? — слышится голос Эредина за спиной.
— Ваш навигатор, — безразлично отвечает Цири, хотя сама не может отвести глаз от безупречного эльфа, чей прекрасный облик до этого дня не могла разглядеть под грубой маской. Оба захватчика были похожи между собой, только Карантир выглядел моложе и не носил длинных волос.
— Верно, — шепчет Король, и ведьмачка чувствует спиной, как тот подошел ближе, — но он не просто навигатор. Aen Elle назвали Карантира «Золотое дитя», потому что он получил всё золотое, что есть у нашего народа: отточенный ген каждого из родителей, чистейшую эльфскую кровь, высочайшее воспитание и неограниченный объем знаний. Это шедевр твоего Аваллак’ха.
Упоминание о Ведуне задевает ведьмачку. У неё нет оснований не верить Эредину, но Ласточке не хочется видеть прямую связь между её обидчиком и Аваллак’хом.
— Как по мне, он — всего лишь твой мальчик на побегушках, — небрежно замечает Цирилла, но тут же чувствует, как от страха подкашиваются ноги.
Синие глаза Карантира вспыхивают опасным огнем и напоминают голубое сияние свечей в каюте. Он слегка наклоняет голову в сторону, будто хочет внимательнее разглядеть Цири и — о, боги! — едва заметно улыбается. Они смотрят друг другу в глаза, и девушка не чувствует в себе силы, чтобы отвернуться. Карантир оценивает пленницу и её дерзость, а Ласточка невольно восхищается его красотой. «Золотое дитя» был необычайно красивым: тонкие губы с острыми поднятыми вверх уголками, впалые щеки, высокие скулы, плавно переходящие в аккуратно выбритые виски.