Он ничего не сказал, его вовремя остановил воображаемый палец учителя-майора: осторожно! Банальные номера здесь не пройдут! Момент сверхделикатный, малейшая фальшь может только оттолкнуть её, она замкнётся, и тогда из неё клещами слова не вытянешь.
— Мы тогда только-только купили магнитофон… — задумчиво проговорила наконец девушка. Гео почувствовал, что она хочет снова «прокрутить ленту» — больше для себя, чем для него.
— У меня был день рождения. Хороший маг, марки «Филлипс». Я так радовалась, с утра до вечера слушала музыку, говорила и пела в микрофон, таскала его из комнаты в комнату, ложилась и вставала с мыслью о нём. Потом решила записать и их голоса, их ссоры — может, хоть постыдятся, когда я вдруг объявлю: «Уважаемые радиослушатели, передаём подлинную запись нетипичной семейной беседы»… Я думала, они сразу поймут, что это насмешка, потому что как раз такие «беседы» для нашего семейства были абсолютно типичны: Кристина нападала, Дишо мямлил и пытался обороняться. Когда я была дома, они говорили тихо, но я всё равно затыкала уши, чтобы совсем не слышать их. Все ссоры сводились к бесконечным изменам Дишо, доказанным и не доказанным. Кристина плакала и показывала ему пятна от помады на его рубашках, телефоны знакомых женщин, зашифрованные у него в книжке, перечисляла, сколько раз, с кем и до которого часа он бывал на банкетах по разным поводам — без неё, конечно. Мне было её ужасно жаль, но я не могла понять, как она может так унижаться…
Однажды я всё-таки решила записать их «беседу» и сунула маг под сундучок в кухне. Вообще-то глупая затея: лента будет крутиться в кухне, а они поругаются в холле или лента кончится, а они ещё не начнут «выяснять отношения» и будут почти мирно разговаривать. Но на этот раз они намертво схватились ещё на лестнице, потом ворвались в квартиру, влетели в кухню, и Дишо с треском захлопнул дверь — ясно было, что у него наконец лопнуло терпение. И вдруг я услышала, как он буквально заорал: «Опять! Осточертели мне твои фокусы, сыт по горло! Как же, как же, я нервирую ребёнка, я доведу тебя до сумасшедшего дома, я исчадие ада и так далее и тому подобное!..» Кристина была ошарашена — то всё она обвиняла… Голос у неё сразу стал тихий, жалкий: «Какие фокусы? Это же правда». «Ты очень ошибаешься, если думаешь, что можешь связать меня по рукам и ногам! Не нужна ты мне, у меня были, есть и будут получше тебя! Скажешь — тебе нужен был ребёнок? Ерунда! Тебе нужно было привязать меня к своей юбке!» Кристина стала задыхаться — у неё ведь не очень здоровое сердце. Она уже не кричала, а сипела: «Замолчи сейчас же, господь тебя накажет! Раз мы взяли её совсем крошкой, мы обязаны…» Тут у меня такая дрожь началась, что я испугалась — вдруг они услышат, как у меня зубы стучат. Но они бы, наверно, и выстрелов не услышали. «Перестань меня тыкать носом в одно и то же! — орал Дишо. — Я свои обязанности знаю не хуже тебя!» — «Ты… ты просто бессовестный негодяй!» — и Кристина запустила в него чем-то тяжелым, что ударилось о стенку и с грохотом упало на пол. После этого Дишо сказал ей, что уйдёт, что это лучше, чем терпеть каждый день скандалы. «Можешь спросить у своей дочери». То есть у меня…
Что же ещё, всё ясно! Мне так хотелось ворваться к ним и высказать всё, что накипело у меня на сердце за эти несколько минут, а потом навсегда уйти из их дома! Мне стоило неимоверных усилий обуздать себя и постараться хладнокровно оценить новые обстоятельства. Значит, мало того, что я, хотя и не по своей воле, навязалась этим людям, я ещё и помогала Кристине достичь эгоистических целей. Это было не желание, естественное и благородное, иметь ребёнка, любить его, воспитывать; а стремление таким образом привязать к себе, этого бабника… Когда Кристина вечером нагнулась над моей кроватью, чтобы поцеловать меня, я отвернулась к стене и сделала вид, что зеваю.
— Мне просто не верится, Эмилия, что вы могли так поступить. Это же бесчеловечно!
— А потом я решила скрыть, что всё знаю, — продолжала девушка, будто не услышав реплики Гео, произнесённой предельно мягко и сочувственно. — Пусть сами расскажут, если захотят делить меня и таскать по судам. Мне тогда казалось, что я очень сильная, я даже гордились собой. Ну, а потом поняла, что сила не в том, чтобы молчать и терпеть, глотать слёзы обиды от их взаимных оскорблений. Решила, что буду сильной, если сама, без всякой помощи и поддержки выберу себе путь и пойду по нему.
Какое значение имеет, что мне всего четырнадцать и я совсем не знаю жизни? Узнаю, научусь всему, жизнь научит… Сейчас я понимаю, что меня тогда удерживали не только страх перед неизвестностью и чувство безысходности, но и Кристина. Она не карандашные каракули, а я не резинка, чтобы стереть их из моей души. Она мне не мать по крови, но разве она не любила меня как мать? Эти низкие слова Дишо — что она взяла меня якобы затем, чтобы удержать неверного мужа, — разве это вся правда? Она любила меня. И без Дишо будет любить. Всегда. Она была такой нежной, доброй ко мне, старалась во всём угодить, волновалась о моём здоровье, поминутно щупала мне лоб, мерила температуру, дрожала, как бы со мной не случилось чего плохого… За что же я оскорблю её, за что разрушу её и без того искалеченную жизнь? В общем, короче, и я любила её. И люблю. Очень. Вот думаю иногда о той, которая бросила меня. Допустим, я нашла бы её. «Ты примешь меня? Я порвала со своими приёмными родителями, я давно всё знаю…» Представлю себе такую сцену, и просто трясти начинает. Даже независимо от того, что понимаю — она скорее всего была тогда в ещё более ужасном положении, чем я сейчас, и я бы должна жалеть её, особенно если увижу, что она тоскует по мне…