— Да делайте, что хотите, рабат, — отмахнулся Соитма, на мгновенье оторвавшись от Тюрги, и, повернувшись назад к своей невесте, продолжил пояснения, указывая на горящий Золотой квартал:
— А вот тот особняк, который только что загорелся, да-да, вот тот, с башенкой, принадлежал раньше жрецу Вагистаю, его недавно убили.
— Говорят, это было в ту самую ночь, когда сгорели лавки на рыночной площади, — заметила Тюрги.
Вообще-то Тюрги было абсолютно всё равно, какой сейчас особняк горит – главное, что её любимый Соитма был рядом, а тема для разговора... Ну, если вокруг пожар, то почему бы не поговорить о пожаре...
— Ну что, рабат, — не скрывая сарказма, спросил самар, — хоть какой-нибудь приказ получил?
— Нет, — возмущённо ответил рабат, — я вообще не понимаю, как этот Соитма может в такой ответственный момент ворковать со своей куклой?!
— Сразу видно, что ты новобранец, — усмехнулся самар. — Вот когда наш сэген вместе с сагамом Поиисом посылали гонцов в Железный квартал, Соитма сразу им объяснил, кому и что сказать. Наш сэген прекрасно понимает, что всех мы всё равно не спасём, а поэтому нужно спасать тех, кто действительно дорог, ну и тех, кто сам хочет спасаться.
— А гражданские? — наивно спросил рабат.
— А что – гражданские? — вновь усмехнулся самар. — Ты что, хочешь спасти чужую старую тёщу вместо своей сестры?
— Нет, свою сестру, — не поняв подковырки, ответил рабат.
— А сестра где живёт?
— На улице Всадников.
— Вот её точно наш сэген спасёт, как и всех, кто живёт в Железном квартале, а с другими – как получится...
— Господин самар! — перебил старого умудрённого жизнью ветерана возникший, как из-под земли, рядовой. — На Ткаческой улице народ бузит – хотят взять с собой все свои ткани...
— Твой боец? — повернувшись в сторону рабата, строго спросил самар.
— Так точно, — вытянулся рабат.
— Вот ты и решай проблему, да не забывай, что главное - не людей вывести, а квартал разрушить...
***
Ульдин смотрел, как огонь пожирает Тапию, и не верил своим глазам. Слёзы катились по лицу старого воина. Алам тапийского войска прекрасно понимал, что ничего не может сделать, только лишь молить Великий Куст, чтобы хоть кто-нибудь в городе принял командование и смог организовать спасение жителей. Надежды на то, что это будут расаны Расув и Ёхук, у Ульдина не было никакой – он прекрасно помнил, что они получили свои чины по протекции магистрата.
— Вот, господин алам, раханское, — негромко произнёс самаль Будал и протянул главе тапийского войска кувшин с вином.
— Самаль! Что ты себе позволяешь?! — возмутился молодой сэген Саар.
— Действительно, вы же ветеран, самаль Будал, — «поддержал» Саара сааль Содолан, — почему не принесли пурджуское?
— Виноват, господин сааль, — подобострастно ответил Будал, — но здесь у нас есть только раханское, да ещё с десяток бочонков пива.
— Ну что же, подайте офицерам вина, солдатам – пиво, — тяжело вздохнув, сказал Содолан, — поскольку штурмовать стены города уже никто не будет, тем более здесь.
Подождав, пока все окружающие отвлекутся на бесплатную выпивку, сааль подошёл к Ульдину и тихо спросил:
— Господин алам, с пожаром мы ничего не можем сделать, так что нужно думать о том, как мы будем жить дальше, после того, как осада закончится...
***
Первый стражник упал, получив длинную стрелу в спину и не дойдя каких-то десяти шагов до конца оврага. Второй, шедший справа, быстро развернулся и даже успел вскинуть на грудь щит, но тут же рухнул на землю, получив короткую арбалетную стрелу в глаз. Третий бросился было бежать, но две стрелы, одна короткая, другая длинная, прервали его забег.
Стражники, шедшие в конце колонны, сообразили, что происходит, и даже не пытались достать оружие. Они рванули назад, к подземному ходу, но ни один из них не успел добежать до пещеры, не словив «свою» стрелу.
Младшие жрецы, которые несли сундуки по дну оврага, повели себя по-разному. Одни, поняв, что на них напали, замерли на месте, другие, отпустив тяжёлые сундуки, метнулись кто куда. Кто-то выхватил стилет, кто-то побежал к выходу из подземного хода, кто-то бросился к концу оврага, а некоторые даже попытались залезть на его склоны. Как показали дальнейшие события, правильно поступили только первые, всех остальных, бросивших сундуки, пристрелили лучники.
Трое старших жрецов, которые шли в середине колонны, сразу же бросились на землю и лежали там до тех пор, пока бойня не прекратилась. Спустившиеся в овраг бойцы гвардии Валинора приказали им встать.
— Так это ты, Ребел, предал нас! — злобно прошипел один из старших жрецов.
— После того, Пахат, что Вагистай собирался сделать с моей сестрой, я вам, жрецам, хранить верность не обязан, — возмутился Ребел.
— И что хотел сделать Вагистай? — спросил другой жрец.
— Он хотел её сжечь, Кламлет, — ответил Ребел.
— А за что? — поинтересовался третий верховный жрец.
— Он обвинял её в том, что она наводила порчу на Деревянный квартал.
— А что, не наводила? — вновь вступил в разговор первый верховный жрец. — Насчёт Деревянного квартала не знаю, но на весь город кто-то точно навёл порчу, может быть, это был ты?
— Да погоди ты, Пахат, — перебил своего коллегу Кламлет, — значит ты, Ребел, решил предать Тапию именно тогда, когда Вагистай арестовал твою сестру. Что-то я в это не верю. Вагистай был убит наёмниками, как я понимаю - этими, — тут третий верховный жрец кивнул в сторону бойцов гвардии Валинора. — Так вот, Ребел. Ты лжёшь. Ты бы не успел нанять вольников после того, как Вагистай арестовал твою сестру, но до того, как это стало бы известно нам. А нам это стало известно только сейчас, да и то с твоих слов, отсюда можно сделать однозначный вывод, что ты знал наёмников раньше. И пошли они с тобой не за плату, точнее, не за те деньги, которые ты мог бы им заплатить, а за казной храма, которую ты помог им захватить. Так что независимо от того, что сделал Вагистай, предал ты свой город и свою веру...
— Кончайте базар, — влез в разговор подошедший Голушко и попросил:
— Ребел, отойди в сторонку.
Дождавшись, когда семикустник отойдёт, Голушко спросил:
— Вы знаете о других ходах из города?
— Другие ходы из города скорее всего есть, — мрачно ответил Пахат, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Кламлета, — но где они выходят и куда они конкретно ведут, мы не знаем.
— Что с нами будет? — жалобно прервал тишину, которая установилась после ответа первого верховного жреца, второй верховный жрец.
— Сколько здесь? — спросил Голушко, указав рукой на сундуки.
— Сто пятьдесят тысяч, — проблеял второй верховный жрец.
— Шкелов? — уточнила Хиир.
— Нет, золотых, — ответил Кламлет.
Повисла пауза. Степан нервно набил свою трубку, достал из кармана лупу, под удивлёнными взглядами жрецов и Ребела сфокусировал луч солнца на табаке, подождал, пока тот задымится, и затянулся ароматным дымом лучшего табака из Суитсу. Затем Голушко убрал в карман лупу и начал нервно ходить по оврагу, потягивая трубку. Наконец Степан докурил, выбил из трубки пепел, убрал её в карман и произнёс:
— Жадность фраера сгубила, а я не фраер. Ребята, берём сундуки и валим отсюда.
— А эти? — спросила Хиир, кивнув на жрецов.
— А что эти? — пожав плечами, ответил Голушко, — эти меня не интересуют, свяжите их, что ли...
***
— Господин сагам, прикажете открывать? — прокричал самар, командующий двумя десятками воинов, охраняющих ворота.
— Открывайте! — велел Поиис и, поморщившись от скрежета железа, спросил: