С трудом в этом искажённом мукой лице он узнал Вэнь Нина.
— Я могла бы пробудить его сознание, — как ни в чём ни бывало, продолжала Вэй Ан Ю, — заставить его вспомнить, кем он был.
Услышав такую нелепицу, Цзян Чен едва подавил смешок:
— Что, думаешь сделать из него снова человека?
Но затем он понял, что Вэй Юн не шутит, и про себя выругался: почему ждал так долго? Почему не пришёл за ней раньше? Она ведь совершенно выжила из ума! Безумию следовало положить конец, но прежде чем рука Цзян Чена легла на рукоять меча, Вэй Ан Ю встала между ним и мертвецом.
— Ты не посмеешь тронуть его. Я обещала Вэнь Цин вернуть Вэнь Нина — таким, каким он был прежде. И я исполню эту клятву.
— Много ли стоят твои клятвы: ведь и мне ты когда-то присягала на верность.
Она нахмурилась, но не отступилась, заслоняя спиной страшный результат своих трудов. Скованный лютый мертвец попытался вырваться из плена сдерживающих печатей; из его груди вырвался клокочущий то ли хрип, то ли рёв. А затем из соседней комнаты вдруг раздался звук, который Цзян Чен никак не ожидал услышать: детский плач.
Вэй Ан Ю, стремительно изменившись в лице, дёрнулась и с явным усилием удержала себя на месте. Цзян Чен первым вошёл в комнату и сразу же увидел колыбель, малыш в которой — несомненно, живой — хныкал и тёр кулачками красные щёки. Вэй Юн вошла следом, склонилась над ребёнком. Маленькая ручка тотчас цепко ухватила край ленты и потянула на себя. Цзян Чен, наблюдая за тем, как потрясающе беспомощно его шицзе укачивает малыша, криво усмехнулся:
— И кого ты защищаешь — тех, кто бросает младенца в одном доме с лютым мертвецом!
Вэй Ан Ю попыталась повернуться, но ребёнок всё ещё сжимал ленту, прихватив заодно прядь волос, а потому она лишь недовольно скосила глаза:
— А куда, скажи, мне ещё девать собственного сына? Здесь не так-то много мест, где достаточно тепло, а ведь надо ещё, чтобы я услышала, когда он плачет!
Осознание на миг лишило его дара речи, и совсем другими глазами Цзян Чен посмотрел на малыша, высчитывая в уме и не до конца веря.
— Это твой сын?.. — особенно выделив брезгливое «это», переспросил он, размышляя над всем, что случилось в последний год — над её поспешным бегством, над гневными словами, что она кричала ему в лицо, уходя вместе с Вэнь Цин на поиски её пропавшего брата. Поиски, с которых не вернулась в Юн Мен, предпочла опозорить собственное имя, встав на защиту жалких остатков клана, который когда-то вместе с ним клялась под корень уничтожить.
А затем он вспомнил того, чьё тело она так страстно желала оживить, то, как она улыбалась Вэнь Нину при жизни, вспомнил «ритуал» — и картина предательства, самого чудовищного, какое Вэй Юн могла совершить, сложилась до конца.
Не подозревая о буре, бушующей в его душе, Вэй Ан Ю с трудом разжала маленькие пальчики, выпрямилась, поправила изрядно потрёпанную причёску:
— Не «это». Его зовут Вэй Юань.
— Вэй? — тяжёлое от сдерживаемого гнева дыхание со свистом вырывалось сквозь зубы. — А, может, всё-таки Вэнь?
В висках колотилась кровь; в глазах потемнело, и всё, о чём он теперь мог думать — это о проклятом ребёнке, общей крови той, кому он доверял, и одного из безликого множества тех, кто не заслужил и мгновения жизни.
— Теперь-то ясно… — он отступил, глядя и на неё, и на ребёнка как громом поражённый, — ты знала! Знала!
Ребёнок, почуяв его гнев, снова заплакал; на миг Цзян Чену захотелось свернуть выродку шею, а затем закинуть его мать на плечо и волочь, отбивающуюся, назад в Пристань Лотоса. Когда он успел её потерять? Когда решил, что можно позволить этой смутьянке жить своим умом?! И всё же он помнил орды мертвецов у подножия горы: нет, живым ему после не выбраться.
— Что ты несёшь? Сделай милость, объясни, что такое тебе вдруг открылось!
— «Ритуал», как же… Искала прикрытие? Надеялась, что я не пойму? — Цзян Чен глухо расхохотался и обернулся к двери — той, за которой бессильно выл лютый мертвец. Всё складывалось одно к одному — даже изрядно удивившее прислугу отсутствие на простынях крови после той ночи. Тогда лишь мельком подумалось, что у Вэй Юн до того был любовник; теперь всё крепла уверенность, что известно и лицо, и имя.
— Я-то думал, ты на моей стороне, а ты… какой же я дурак! И как давно ты была с ним?! — Цзян Чен презрительно плюнул в сторону мертвеца. — Как долго надеялась скрываться? Не лги мне! Иначе зачем бы тебе возвращать его…
Мельком погладив рыдающего сына по голове, Вэй Ан Ю воскликнула:
— По-твоему, если я женщина, то у меня и причин других быть не может, кроме великой любви?!
Любовь? Нет, Цзян Чен не думал о любви. Слишком хорошо запомнился ему взгляд Вэй Ан Ю — отстранённый, как если бы перед ней был эксперимент, пусть драгоценный, но всё же лишь результат долгого, изнурительного труда. Так она смотрела на обоих, и на мертвеца, и на младенца.
Умеет ли то, что осталось от неё, искренне любить?
— Что, так хочешь познакомить ребёнка с отцом?
— Ты с ума сошёл!
— Теперь-то понимаю, — он вновь засмеялся без следа веселья, — вот кого ты спасала, кого защищала; выживи он в плену — ты, чего доброго, прислала бы мне приглашение на свадьбу! Вот обрадовался бы отец: драгоценная воспитанница породнилась с его убийцами!
Вэй Юн вскинула дрожащую руку и замерла на середине движения, как если бы с трудом удержалась, чтобы не отвесить пощёчину:
— Да ты меня и слышать не хочешь! Люди под моей защитой невиновны, а ты требуешь, чтобы я выдала их для казни; ты желаешь смерти и вечного забвения тому, кто помог нам. Разве этого не довольно, чтобы мне теперь считать тебя безумцем?! Нет, тебе лучше выдумать вздор, в который проще верится!
— А что ты прикажешь думать? — как ни старался Цзян Чен держать маску спокойствия, сквозь речь его сочился яд. — Ты сбежала из Пристани Лотоса — так своевременно, а затем прятала ребёнка!
— Прятала?! Да у меня просто не было гонца, которого заклинатели не убили бы на подходе!
Теперь всё сделалось неважным: что бы она ни сказала, Цзян Чен уже не мог, не хотел верить ей. Женщина, стоявшая перед ним, и сама не спешила больше убеждать, как будто не нуждалась ни в его мнении, ни в понимании. Упрямая и чужая.
— Если ты будешь и дальше защищать их, сгинешь вместе с ними. Тот, кто словом или делом поддержал тиранию Ци Шань Вэнь — враг нашего союза.
Он надеялся увидеть хоть тень прозрения, надеялся, что Вэй Юн, по крайней мере, задумается о сыне, едва успевшем увидеть свет. О ребёнке, которого столь многие пожелают разорвать за материнские грехи. Но нет — лишь новая усмешка:
— Ах да. Тебе ведь важно лишь то, что теперь подумают главы других орденов; до справедливости тебе уже давно дела нет.
Терпение, и без того не безграничное, с треском лопнуло.
— Я думаю о благе ордена Юн Мен Цзян; о том, как спасти тебя от суда, от верной гибели. Уж не знаю, о чём и чем думаешь ты!
За спиной громыхнуло, и всё стихло; Вэй Ан Ю не оборачивалась, но знала: Цзян Чен уходит, как всегда, пылая яростью и даже не думая как следует прояснить дело. Вот же упрямец: как вобьёт что-нибудь себе в голову, так и палкой не выбьёшь! То существо, которое осталось от Вэнь Нина, осознало тщетность своих попыток освободиться и затихло. Замолчал и младенец. Повисла тишина, тревожная, душная, густая, как воздух перед грозой.
— Ну вот, малыш Юань, — чуть отстранённо заговорила Вэй Ан Ю, играя с сыном, как с котёнком, кончиком ленты, — мы и остались совсем одни. Ничего. Хотят нас достать, так пусть попробуют!
Одна из последних нитей, связывавших её с прошлым, натянулась до предела — и оборвалась. Тот, с кем Вэй Юн росла бок о бок, уходил, больше не оборачиваясь: в глубине его глаз пылало злое пламя, которое, обернувшись гневом, могло бы спалить дотла гору Луан Цзан, И Лин, весь мир.