После обеда настал черёд идти под воду хозяину Шланга, матросу Котову. Пёс побежал провожать его. И вдруг Федя подхватил щенка и спрыгнул вместе с ним в тесный стальной «гриб».
— Пора тебе, брат, оморячиться! — сказал он. — Не забоишься?
В смотровой камере прескверно пахло сырым железом и старой краской. Когда же Котов закрыл люк, стало и вовсе невесело: сумрачно, глухо, страшно. Шланг даже заскулил слегка: «Не хочу, не хочу, не хочу…» Но хозяин легонько потрепал его по голове, и щенок замолк. Тут камера пошла вниз, качнулась на волне, вода подступила к окошечкам близко-близко, лизнула их раз-другой, а потом стёкла застлала зеленовато-голубая пелена, пронизанная струйками блестящих пузырьков. Это выходил на поверхность воздух, прихваченный стальным «грибом».
С каждым метром погружения мир за круглыми окошечками тускнел, наливался синевой глубины. Вдруг у самого стекла вспорхнула стайка юрких чёрных рыбок. Самые любопытные из них тыкались носами в стекло, точь-в-точь, как это делали их золотистые сёстры в аквариуме, что стоял в каюте командира. Только на сей раз всё было наоборот: Котов и Шланг как бы сами сидели в «аквариуме», доставляя рыбам удовольствие разглядывать себя сквозь стёкла. Шланг не выдержал и тявкнул.
— Ты чего? — удивился матрос. — Это морские ласточки. Видишь, какие у них хвосты? Будто вилки. Как у настоящих ласточек…
— Котов, ты чего там бубнишь? — спросили по телефону сверху, с корабля, который покачивался теперь высоко-высоко над их головами.
Матрос Федя замолчал и стал внимательно вглядываться в сумрачную синеву, сквозь которую смутно проступали глыбы мохнатых подводных скал. «Ласточки» упорхнули вверх, туда, где в толще воды ещё играли солнечные лучи. В смотровой камере стало холодно. Шланг задрожал мелко-мелко. Широкая тёплая ладонь хозяина легла на спину и согрела её.
«Наверное, ни одна собака в мире не погружалась на дно моря, — с гордостью подумал Шланг и встряхнул вислыми ушами. — А уж всякие одноглазые коты, — вспомнил он Пирата, — и вовсе».
В иллюминаторах медленно, чуть покачиваясь, проплывали причудливые нагромождения скал.
— Стоп! — закричал Котов в микрофон. — Возьмите чуть правее… Кажется, что-то вижу!
Шланг же ничего интересного не видел. Просто на пути у них пролегло нечто длинное мохнатое с горбом посредине. Но это и была затонувшая подводная лодка; намётанный глаз матроса сразу же разглядел в «горбе» очертания боевой рубки.
Смотровую камеру быстро подняли. Открыли люк. Шланг тут же выпрыгнул, радуясь солнцу, простору и свежему воздуху.
Вместе с Котовым они были героями дня. И все говорили:
— Вот как со Шлангом погрузились, так сразу и нашли. Раньше бы его посадить…
А на другой день Шланг снова прославился. «Садко» стоял на якорях над найденной лодкой. Под водой работали водолазы. Они снимали с палубы пушку. К полудню возле спасательного судна появился иностранный тральщик. Его командира очень интересовало, чем заняты советские моряки. Тральщик заходил то с носа, то с кормы, поднимая волну, которая раскачивала тросы и мешала водолазам делать своё дело.
— Эх, принесла тебя нелёгкая! — досадовал Вересов, глядя, как настырный чужестранец проходит вдоль борта в опасной близости. Мало того, на носу тральщика стоял холёный мраморный дог и хрипло облаивал «Садко».
Этого Шланг стерпеть не мог. Он привстал на тумбу кнехта и гневно прогавкал догу:
— Не сметь лаять на мой корабль! Прочь отсюда!
Но получилось совсем не страшно. Шланг был очень молод, и голос его ещё не окреп. Тогда боцман Некряч поднёс к морде Шланга микрофон палубного громкоговорителя.
— Ну-ка, скажи ему пару ласковых!
И Шланг сказал. Он сам немного испугался могучего рыка, который вырвался из мощных радиодинамиков:
— Рр-р-ав! Рр-ав!
Мраморный дог трусливо поджал хвост и убежал с палубы. А любопытный не в меру кораблик вдруг повернул прочь и ушёл восвояси, как будто тоже струхнул. Так или не так, но командир его яснее ясного понял, как нежелательны были выкрутасы тральщика над работающими водолазами.