Потом я стянул окровавленную рубашку и сполоснул лицо, шею и руки в стоящей неподалеку бочке с затхлой, ржавой водой. Свой пистолет замотал в рубашку, а дуру Валентина сунул ему в руку и, направив ствол в небо, его же пальцем нажал на курок. Слабый хлопок, и всё. Нет, разумеется, я понимал, что пуля, уложившая Лолу, подходит к этой машинке как к корове седло, — но тут уж пускай разбираются кому положено.
Естественно, уходя из отныне бесхозного сада, я оставлял здесь проницательному майору Мошкину гораздо больше вопросов, чем ответов, но на это мне было глубоко наплевать.
На прощанье подошел к бедной Лоле. Увы, пуля попала ей в затылок, и вся голова была в крови. Помочь ей было невозможно с самого начала: она умерла практически в момент выстрела.
…С рубашкой, в которую был завернут "глок", голый по пояс, я равнодушной походочкой вырулил со двора и зашагал к машине. Слава богу, что в этих краях вид голого по пояс мужчины на улице никого не только не шокирует, но даже и не удивляет.
К женщинам, правда, это пока вроде бы не относится.
Но думаю, только пока.
А что вы хотите — жара-то какая!
Глава девятая
На полдороге к дому Маргариты я "вышел на связь". И первые же слова моего, извиняюсь, "подстрахуя" были весьма неприятными, хотя и не неожиданными. Действительно, только дурень способен воображать, что можно до бесконечности нарезать виражи по такому небольшому городку и думать, что круги и волны от этих виражей никого в конце концов не заинтересуют.
Я дурнем себя не считал. А он негромко сказал:
— Будь осторожен. В доме майор.
— Понял. — Я притормозил у обочины, а голос в трубке посоветовал:
— Подожди, пока уедет.
Я покачал головой:
— А смысл? Рано или поздно он наведается опять.
"Дублер" уклончиво пробормотал:
— Так может, лучше поздно, чем рано?
— Иногда, может, и лучше, — вздохнул я. — А иногда и нет.
Теперь вздохнул он:
— Ну, гляди сам, твоя игра.
Я выудил из пачки сигарету.
— Вот именно. Ладно, пока… — И с напругой пошутил: — Благодарю за службу!
Он хмыкнул:
— Рады стараться. — А я подумал, что все-таки не зря позвонил Бригадиру и что без этих парней мне здесь пришлось бы еще хреновее, чем с ними.
Я сидел на пристрелянном уже диване в "гостиной с гитарой" и с преувеличенной почтительностью взирал на расположившегося в громадном кресле напротив г-на Мошкина. А точнее, на то, как он с некоторым волнением сжимал в своих ладонях потомственного землепашца крошечную чашечку с кофе, иногда, впрочем, из нее даже и отхлебывая, но тоже с волнением.
Грешник, я даже подозреваю, что Маргарита умышленно подала ему кофе в такой миниатюрной расфасовке, своим острым умом смекнув, что даст этим хотя бы некоторую фору в нашей беседе мне. И настолько же умышленно, полагаю, для меня она принесла кружку обычную, фаянсовую, с розовыми цветочками и удобной ручкой граммов на двести. И вот я сидел и потягивал кофе как человек, а бедный майор, сколь ни пыжился того скрыть, чувствовал себя в положении если уж и не оскорбленного, то во всяком случае — достаточно униженного.
Маргарита была немного бледна и в меру задумчива: в общем, соответствовала своему вчерашнему образу. С нею брандмайор уже наговорился вволю, и это явно не доставило ей удовольствия.
— Огромное спасибо, Маргарита Владимировна! — с чувством произнес я, когда соколиным оком увидел, что мензурка товарища Мошкина наконец опустела, и тут же обратился к нему: — Еще чашечку?
Он метнул взгляд, подобный броску пращи, выискивая в выражении моего лица подвох, — но безрезультатно.
— Еще кофе? — простодушно повторил я, снимая невидимую пылинку с новой рубашки, которую купил по дороге.
Он раздраженно покачал головой:
— Нет, благодарю, больше не хочется.
Зато Маргарита мгновенно подхватила брошенный ей мяч и устало потерла виски.
— Тогда, если вы оба не возражаете, я пойду прилягу. Что-то мне нездоровится.
Я вскочил:
— Конечно-конечно! Конечно, идите, Маргарита Владимировна. Если нам с товарищем майором захочется еще кофе, я сам за ним поухаживаю, правда?
Мошкин, дёрнув щекой, буркнул:
— Да… если что, мы сами…
Рита ушла, и он, не считая меня хоть какой-то шишкой в доме, без спроса закурил и не выпустил дым разве что из ушей.
Тогда я тоже без спроса закурил и не выпустил, и какое-то время мы дымили молча.
Минуты через три я сказал: