— А что я? Я ничего против него не имею. Машина как машина. Вполне полезный механизм. Я готов помириться, если он больше не будет меня оскорблять.
— Вот и пожмите друг другу руки, — обрадовался Алеша.
— Пожалуйста, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Цицерон. — Я не против. Только что ему жать? У него и руки-то нету.
— Для такого дела он найдет руку, — сказал Алеша. — Фуго, протяни ему что-нибудь.
Мимикр для приличия помялся немного, затем подкатился к Алешиным ногам, потянулся вверх и буквально за две секунды принял точную форму земного мальчика, как две капли воды похожего на Алешу.
— Вот это да! — восхищенно проговорил Алеша.
— Циркач. Ладно, держи манипулятор, — робот протянул мимикру руку, и тот ее осторожно пожал.
Лес, казалось, звенел от пения птиц и жужжания летающих насекомых. Через листву солнце достигало земли только в виде мелких зайчиков. Из-под ног беглецов постоянно выпархивали яркие, как игрушки, пернатые, выскакивали мелкие животные, а иногда и невидимые в листве зеленые змеи. Лес просто кишел живностью, но это не радовало, а скорее пугало Алешу и мимикра.
Наконец Алеша задал вопрос, который его давно мучил:
— А куда мы идем, Цицерон?
— Вперед, — бодро ответил робот, разрывая грудью колючие лианы. — Сзади за нами идут тимиуки, значит, мы должны идти вперед.
— Но мы же не знаем, что там впереди, — не удовлетворившись ответом, сказал Алеша.
— Зато мы знаем, что позади нас, — ответил робот.
— А я уже вообще запутался, где перед, а где зад, — тяжело дыша, пропыхтел мимикр.
— Мы уйдем так далеко, что нас не найдут, — сказал Алеша. Он вдруг отчетливо представил себе, что они заблудились в этом дремучем тимиукском лесу, и у него задрожала нижняя губа.
— Не бойся, малыш. Когда мы уйдем от них подальше, мы спокойно повернем к реке, там построим плот и переберемся на другую сторону. А там уж до дома рукой подать. Главное — не дрейфь. Уж я-то умею ориентироваться на пересеченной местности.
Неожиданно они вышли к болоту, которое уходило и вправо и влево, насколько можно было разглядеть между деревьями. Алеша остановился и вопросительно взглянул на Цицерона.
— Что ты на меня так смотришь? — спросил робот. — Мне туда нельзя. Я знаю, что такое болото. Ты и моргнуть не успеешь, как от меня на поверхности воды останется одна мигалка. В общем, надо идти в обход, в глубь леса.
— Ой, заведешь ты нас, — запричитал мимикр. — И не увижу я больше никогда свою родную тетушку, и не будет у меня маленького домика на спокойной планете с теплым климатом. И не заведу я…
— А если мы заблудимся? — перебил его Алеша.
— Вы же со мной, а это то же самое, что и с компасом на руке. Так что вперед!
Они двинулись вдоль кромки темной воды, из которой густыми пучками торчали ярко-зеленые веники болотной травы. Кое-где на обсидиановой поверхности лесного болота виднелись крупные фиолетовые цветы, и над ними, словно маленькие вертолеты, кружились мохнатые жирные мухи. Цицерон с громким чавканьем вытаскивал ноги из сырой почвы и, чтобы как-то отвлечь своих спутников от мрачных мыслей, начал рассказывать:
— Однажды мы с твоим отцом попали в очень похожую переделку. Это было на планете Сарот, где-то в двенадцати световых годах от Земли. У нас сломался вездеход, и мы с Алексеем Александровичем решили идти пешком через джунгли. А там джунгли не этим чета: зверь на звере и зверем погоняет. Да все такие кровожадные. Только отвернешься, как тебя кто-нибудь за манипулятор — хвать. Мясокомбинат, да и только.
— А мне папа ничего об этом не рассказывал, — удивился Алеша.
— Мало ли что он тебе не рассказывал, — ответил робот. — Папы — это такие люди, любого из них потряси, они столько историй рассказать могут, только успевай уши развешивать.
— А как же его не съели в таком лесу? — спросил Алеша.
— Так вот, подошли мы к болоту. Вижу, сквозь листву кто-то смотрит на твоего папу огромными голодными глазами и облизывается. Я и говорю: Алексей Александрович, вы бы пересели ко мне на спину, а то ведь собьют вас с плеча, до земли не успеете долететь — слопают. Ты что, говорит Алексей Александрович, там сзади две такие зверюги за нами крадутся, только и ждут, чтобы я к тебе на спину перебрался. Ты и обернуться не успеешь, как от меня одни резиновые сапоги останутся.
Ну, идем мы дальше вдоль этого поганого болота, от хищников отмахиваемся. Проходим метров двести. Тут с дерева свешивается лапа размером с мой манипулятор и вот с такими когтями. — Цицерон пошевелил своими крюками-пальцами. — Берет эта лапа твоего отца за воротник и тянет наверх. Надо понимать — прямиком в пасть. Я и говорю ему: что же это вы, Алексей Александрович, меня здесь одного бросаете? Никто же не поверит, что вас скушали у меня на глазах, то есть на фотоэлементах, и я ничего не сделал, чтобы вас спасти. А он уплывает вверх, кричит как оглашенный и эдак ногами подрыгивает. Ну, тут я, разумеется, не стерпел: как трахнул манипулятором по ветке. Папа твой, конечно, сразу ко мне на плечо вернулся, а на землю свалилось такое симпатичное мохнатое существо — то ли паук, то ли обезьяна, но очень большое, с бегемота или даже больше. Глазищи — во! Зубы — во! В общем, типичный людоед. Вцепился, бедолага, мне в ногу чуть выше колена, да так сильно, что у него зубы на землю посыпались. Злобный очень оказался. Ну а потом понял, что я не плюшка с маком, и дал деру. Тут Алексей Александрович мне и говорит: все, Цицерон, хватит. Надо срочно что-то придумывать. А то меня или сейчас съедят, или ночью, когда и вовсе ничего не будет видно.