В первую минуту Помпей страшно обрадовался и сразу воспрянул духом. Но он возликовал рано. Цицерон был в каком-то мрачно-ироническом настроении и, казалось, находил мрачное удовольствие в том, чтобы язвить колючими насмешками главнокомандующего.
Когда один человек стал при нем доказывать, что дела идут хорошо, он сказал:
— Понятно, значит, наше отступление — это военная хитрость.
Другой возразил ему, что рано падать духом — у Помпея еще семь орлов. Цицерон возразил:
— Ты бы меня вполне ободрил, если бы мы воевали с галками.
Помпей наградил одного перебежчика римским гражданством. Цицерон заметил:
— Какой учтивый человек! Галлам он обещает чужое государство, а нам не может вернуть наше собственное.
Весь лагерь приходил в восторг от шуток Цицерона. Все хохотали, он же «расхаживал по лагерю и, сам всегда угрюмый, без тени улыбки на губах, вызывал ненужный и неуместный смех» (Plut. Cic., 38; Macrob. Sat., II, 3).
На Помпея жалко было смотреть. Этот самовлюбленный человек, который всегда красовался и пыжился в лучах всеобщего восхищения, как павлин на солнце, сейчас страдал ужасно. «Он не переносил шуток Цицерона», — говорит Макробий (Sat., II, 3). И просто не знал, что делать. Клевреты посоветовали бороться с Цицероном его же оружием. Помпей после долгих раздумий придумал наконец прекрасную остроту. Муж Туллии был цезариан-цем. Вот он и задумал уколоть Цицерона, напомнив о бесчестии его семьи. При всех он громко и многозначительно спросил:
— Где твой зять?
— С твоим тестем, — последовал мгновенный ответ.
Больше Помпей не решался тягаться с Цицероном. Он окончательно обиделся, надулся и однажды с тяжелым вздохом произнес:
— Я бы очень хотел, чтобы Цицерон перешел к нашим врагам. Тогда бы он, по крайней мере, нас боялся (Ibid.).
С легкой руки Цицерона в лагере стало модно издеваться над Помпеем. Кто-то прозвал его царем царей и Агамемноном, а Фавоний весело кричал: «Друзья, неужели и в этом году не будет у нас тускульских фиг?» (Plut. Pomp., 67), намекая на бегство Помпея из Италии.
Все эти шутки совершенно вывели военачальника из равновесия.
И все-таки первую крупную битву, битву при Диррахиу-ме, Помпей выиграл. Но почему-то он не стал преследовать врага, не захватил его лагерь, не воспользовался победой и свел ее на нет, «поврежденный в разуме божеством, и на сей раз, как и в других случаях в течение всей войны» (Арр. B.C., II, 67). Цезарь сказал тогда:
— Они победили бы, если бы у них было кому победить.
Генеральное сражение состоялось летом 48 года в Фессалии при Фарсале. Накануне ночью Помпей видел странный сон. Снилось ему, что входит он в какой-то огромный театр и народ встречает его восторженными рукоплесканиями, как в прежние счастливые дни. Потом он увидел себя самого украшающим храм Венеры Победительницы. Проснувшись, он недоумевал, радость или горе сулит ему ночное видение. С одной стороны, ликование толпы, казалось, предвещало удачу. Но, с другой стороны, украшал-то он храм Венеры, а она считалась прародительницей его врага. Не значит ли это, что победа над ним, Помпеем, украсит триумф Цезаря? А Цезарь видел ослепительный факел — он пронесся по ночному небу над его лагерем и упал на стоянку Помпея (Plut. Caes., 43; Pomp., 72).
Наутро состоялась эта великая битва. Она была жестокой и кровавой. Счастье отвернулось от республиканцев. Они были на голову разбиты. Это был конец Республики. «В тот день… от нас навеки ушла свобода и скрылась за Тигром и Рейном… Она позабыла нас, она дарит свои милости германцам и скифам, она более не смотрит на Италию! О, лучше бы италийцы ее никогда не знали! Рим, почему не был ты рабом с того дня, когда Ромул… не к добру при зловещих знаменьях заложил стены, до фарсальской резни! Судьба, я негодую на Брута[107]. Зачем мы так долго жили под властью законов и ежегодно избирали консулов?! Арабы, персы, все страны Востока счастливее нас — они никогда и не знали ничего, кроме тирании. Наш жребий самый ужасный из всех народов, покорных царям. Для нас рабство — позор… И мы воображаем, что Юпитер царит над миром? Неужели молниевержец мог смотреть с неба на фарсальскую бойню?» (Luc. Phars., VII, 431–448).
107
Имеется в виду Брут Древний, который, согласно преданию, изгнал царей и освободил Рим.