И вновь мы видим, что главнокомандующий, поставленный радеть о российских интересах, включает в последние интересы не только русского, христианского населения края, но и мусульман, которые у большинства администраторов той поры априори находились «в подозрении». Цицианов прекрасно понимал, что станичник, потерявший «по пьяному делу» лошадь или пропивший арендованную воловью упряжку, мог легко сочинить правдоподобную историю о нападении горцев. Более того, обвинение «некрещеных» соседей в угоне скота могло стать простым способом пополнения собственных отар и табунов. Далее главнокомандующий требовал от поселян соблюдения вполне доступных им мер предосторожности. Надо было отказаться от «псковско-рязанских» привычек, формировать так называемое фронтирное поведение, снижавшее вероятность стычек, поскольку исчезала провоцирующая беспечность станичников. Было предписано на все полевые работы выходить большими группами, вооруженными огнестрельным и холодным оружием (косами, насаженными как копья). Деревни следовало обносить рвом и валом, по верху которого устанавливался частокол (палисад). В тех местах, где древесина была дефицитной, на валу приказывали сажать колючий кустарник. «При въезде и выезде деревни иметь мосты на рву и вороты, которые на ночь заставлять и иметь караул»; «…каждому хозяину иметь по 3 злейших собаки, буде больше не может, которые на день привязывать, а на ночь спускать». Контроль над исполнением всех этих распоряжений возлагался лично на капитан-исправников[594]. На реке Малке при ее впадении в Терек предприимчивый отставной штабс-капитан Шеншин взял на откуп единственный мост, за проход через который брал непомерную плату. Это «…было источником жалоб кабардинцев во взимании непомерного числа овец за прогон оных и тогда, когда вся цель состоит в приласкании сего народа и во внушении ему бескорыстия с нашей стороны». Цицианов приказал построить «казенный» мост, проход через который становился бесплатным. Расходы на ремонт сооружения разделили поровну на горцев и на обывателей города Екатеринограда[595].
Цицианов, нетерпимо относившийся к двурушникам, был очень внимателен к тем представителям местной элиты, которые способствовали сближению туземного населения и коронной власти. Во всеподданнейшем докладе от 9 февраля 1803 года, сообщая о приостановке выплаты жалованья тем кабардинским князьям, которые были замечены в «шалостях», он ходатайствовал о награждении капитанским чином поручика князя Канчокина, научившегося не только говорить, но и писать по-русски, а также сделавшего свой дом недалеко от Моздока местом отдыха и получения помощи для многих путешественников, едущих в Грузию и обратно[596].
Одной из проблем «обустройства» Кавказа являлся взгляд на него с «петербургской колокольни». Правители России, их министры и просто влиятельные персоны имели скудные и зачастую превратные представления о регионе. Это обстоятельство следует постоянно держать в уме при оценке деятельности тех, кто непосредственно решал имперские вопросы на этой имперской окраине. Даже самый самостоятельный чиновник не мог игнорировать присланные из столицы «предначертания», сочиненные в большинстве случаев на основе абстрактных идей без малейшей связи с реальностью. Жить своим умом в России всегда было заманчиво, но рискованно. Слепо следовать указаниям сверху, особенно на значительном удалении от Санкт-Петербурга, тоже не годилось. Во-первых, тогдашние средства связи не позволяли оперативно обмениваться информацией. Курьер иногда тратил более двух недель на путь от берегов Невы до берегов Куры. К этому сроку следует добавить время, необходимое на раздумья властей, на работу писарей, облекающих эти раздумья в форму официальных документов. Даты в переписке Цицианова с Александром I и министрами свидетельствуют о том, что каждый цикл «рапорт — приказ» длился около двух месяцев. Ни о каких расспросах, уточнениях и разъяснениях в этих условиях не могло быть и речи. Во-вторых, неукоснительное исполнение царской воли вовсе не было гарантией защиты от царского же гнева в случае неудачи. Как известно, увольнение подчиненного — одна из самых распространенных форм огорчения начальства собственными промахами. Тем не менее ситуация в Закавказье иногда развивалась так стремительно, что местным чиновникам приходилось своей властью приостанавливать действие царских распоряжений. Так, в конце 1802 года из Петербурга привезли пакет со знаками ордена Святого Александра Невского для правителя Мингрелии князя Дадиани, который к тому моменту, потерпев поражение от соединенного войска имеретов, абхазов и сванов, бежал в турецкую крепость Поти[597]. Не оставалось ничего иного, как подержать награду в Тифлисе до «прояснения» обстановки на Западном Кавказе.