Узнав об успешном начале операции, Цицианов приказал потребовать от лезгин присяги на подданство, выплаты дани и выдачи царевича Александра. Эти требования смягчались обещанием не вмешиваться «в их образ правления» и амнистией мятежному царевичу. Нухинский Мамед-Хасан-хан под впечатлением разгрома белоканцев предложил сыграть роль посредника в мирных переговорах. В ответ он получил письмо, которое можно рассматривать как послание главнокомандующего всем владетелям Северного Кавказа. 21 марта 1803 года Цицианов поставил свою подпись под следующими словами: «Не входя в дела предместника моего, который, за слабое управление и защищение Грузии, отозван в Россию, скажу вам о себе, что я прислан сюда… дабы царство грузинское, присоединенное к обширным областям Российской империи, поставить не только в безопасность, но и в надлежащее уважение от соседственных народов и владельцев… Небезызвестно вашему высокостепенству, что Джары и Белаканы, издревле принадлежавшие царству грузинскому в течение 80-ти лет, не преставали делать набеги, хищничества и разорения здешним жителям. Поэтому и положил я за правило… или усмирить, или истребить их с лица земли… Дабы пощадить бесполезное пролитие крови человеческой, согласен я дать Белаканам и Джарам мир и тишину… на нижеследующих условиях, которые без малейшего отлагательства должны быть приведены в исполнение. Если же в течение нескольких дней не воспоследует на сие ожидаемого успеха, то дал я предписание войску делать, что надлежит… Но в заключение сего объявить я должен, что всемогущий и Великий Государь мой Император указать соизволил: союзным, преданным, приязненным соседям оказывать благоволение, защиту и покровительство, а врагов истреблять силою непобедимого российского оружия»[681].
Цицианов ясно представлял невысокую эффективность карательных экспедиций. В приказе генералу Гулякову от 12 марта 1803 года он писал по этому поводу: «Не воспользоваться же сею победой (разгромом Белокан. —В. Л.) походило бы на лезгинское впадение (набег. — В. Л.), ибо ваше превосходительство согласитесь без сомнения со мною, что слава оружия состоит в том, чтобы взятое не отдавать и побежденным предписать законы. Сие впадение нужно было для обеспечения границы, и буде мы там твердой ноги не поставим, то они там отдохнут и славные деяния вашего отряда не будут иметь желаемого следствия»[682]. Нухинский хан явился с большим войском, намереваясь помочь джарцам, но поспешно ретировался, не принимая боя. Это окончательно надломило упорство лезгин, и они согласились платить ежегодно дань шелком (220 пудов), выдать аманатов, не помогать дагестанцам и царевичу Александру, не стеснять грузин «в свободном отправлении христианской веры». Одновременно русские отказались от идеи размещения гарнизонов в Белоканах, довольствуясь строительством форта у стратегически важного брода Урдо. Гуляков без боя занял селение Джары, где он «употребил всю строгость военной дисциплины для воздержания грузинского войска от грабительства». Далее он сделал еще один миролюбивый жест — отвел войска на берег Алазани. Цицианов приказал построить дополнительно два укрепления в долине этой реки — в урочищах Царские Колодцы и Карагач. Выбор места оказался правильным — до конца имперского периода в этих пунктах располагались штаб-квартиры полков.
Император Александр I в рескрипте князю Цицианову от 18 мая 1803 года писал: «Удовольствие мое за возвращение сей древней собственности царства грузинского ныне оружием Российским, паки к оному присоединенной, тем для меня приятнее вам изъявить, что благоразумным распоряжением вашим учинено сие завоевание с столь малой с нашей стороны потерею и предупреждена гибель людей и разорение их селений. Я надеюсь, что грузинские войска будут впредь воздерживаться от свирепства, овладевшего ими при взятии Белакан, и что научатся они от Россиян, новых их соотчичей, поражая воюющего неприятеля, миловать его по покорении»[683]. Ни царь, ни князь Цицианов не знали тогда, что в скором времени не местная милиция воспримет милосердные правила поведения, а регулярные войска сделают разорение горских аулов главным видом боевых операций, не воздерживаясь при этом от «свирепства».