Сражение у Эчмиадзина походило на многие другие схватки неевропейских полчищ с европейскими войсками XVIII — первой половины XIX века. Регулярная пехота выстраивалась в каре и отражала яростные атаки конницы или нестройных толп пеших воинов. При этом кавалерия, практически всегда немногочисленная и уступающая в индивидуальном ратном мастерстве, фактически укрывалась между радами солдат. Наибольшие потери нападавшие несли от залпов пушек, стоявших либо в интервалах между каре, либо на углах этих построений. После нескольких неудачных атак под воздействием вида массы убитых и раненых неевропейские ополчения постепенно теряли кураж, а затем бежали, бросая снаряжение и артиллерию.
Поражение персов у Эчмиадзина можно было бы довести до полного их разгрома, но для этого требовалась многочисленная конница, а ее-то у Цицианова и не было. Поэтому разбитый противник без помех покинул поле боя, но на всякий случай убрался подальше — на целый дневной переход — и двое суток не показывался на горизонте. Затем, осмелев, персы приблизились и сделали простой, но эффективный в условиях знойного лета ход: отвели воду из ручья, протекавшего через русский лагерь. Однако они не учли, что строевых навыков у русских достаточно не только для того, чтобы четким квадратом стоять на месте, но и для того, чтобы двигаться. Построившись в каре и ощетинившись штыками, отряд прошагал до ближайшей речки, наполнил бурдюки, котлы и фляги водой и вернулся на место прежнего расположения. Неудачей закончилась и попытка персов овладеть холмом недалеко от лагеря, поскольку Цицианов заблаговременно поставил там укрепление (пригодились его фортификационные знания).
Несмотря на победу, Цицианов не стал штурмовать монастырь, опасаясь значительных потерь и не желая ослаблять корпус, направлявшийся на Эривань. И оказался прав: 30 июня в русский лагерь явился армянский монах и сообщил, что персы покинули монастырь, который тут же был занят двумя ротами пехоты. В последующие дни движение войск сопровождалось стычками с персами, а сам Цицианов продолжал переписку с Магомет-ханом, который под разными предлогами пытался избежать ввода русских войск в его столицу. Хан писал: «Мы ничего у вас не просим, кроме убежища от мщения шаха. Что до наших заслуг, то мы со всею охотой готовы служить вам и, ежели вам угодно, без всякого медления примем в крепости ваши войска, для коих только опасен здешний жаркий климат, ибо и герои не могут противиться природе. Между прочим, за нужное почитаю уведомить вас, что шах непременно будет сюда с гораздо большим числом войска, тогда-то мы понесем последние бедствия, а вы с многочисленным войском, расположенным в таком месте, может быть, не в состоянии будете отразить силы силой»[737]. Успех у Эчмиадзина сказался на тоне и лексике Цицианова: если в предыдущем письме он проявил корректность, то в послании от 3 июля 1804 года предложил своему корреспонденту выбор: «…при женоподобном персидском войске оставаться или быть уверенным, что вы во всю жизнь вашу и с глазами, с ушами и с носом пребудете»[738].