После двух недель бесплодной осады Аббас-Мирза предложил Котляревскому и Карягину перейти к нему на службу, дав четыре дня на размышление. На очередной призыв сдаться Карягин ответил согласием при условии получения соответствующего разрешения от вышестоящего командования. Так удалось в очередной раз усыпить бдительность противника и выиграть еще три дня. 5 июля армянин-лазутчик доставил Цицианову письмо Карягина, написанное латинскими буквами: «Смею доложить вашему сиятельству — поспешайте сюда. Баба-хан непременно будет в Аскарань в понедельник и намерен, оставя для атаки Лисаневича и моего отряда войско, с тридцатью тысячами идти к Елисаветполю, что верно известно из фирмана его к сыну. Мой отряд от провианта в крайности совершенной; четыре дня употребляли траву, а теперь, когда у села, в лесу и везде пикеты персидские, едят лошадей. Аббас-Мирза с войсками расположен недалеко от крепости и почитает мой отряд своим, надеясь и полагая, что скоро сдадимся. Я же стараюсь не допустить его до формальной осады тем только, что тогда смогу ему на все отвечать, когда получу от вас повеление. И если ваше сиятельство не поспешите, то отряд может погибнуть не от сдачи, к коей не приступлю до последней капли крови, но от крайности в провианте, о котором сколько ни писал Лисаневичу и к Ибрагим-хану, но ничего не получил. Еще доношу, что ганжинцы каждый день пишут к Аббас-Мирзе, что у вас войск не более 600 человек и что вы с ними выступить никуда не смеете. Аббас-Мирза выделил 3 тысячи персиян к Елизаветполю. Мне отсюда шагу сделать нельзя, потому что несколько лошадей раненых издохло, а некоторые уже употреблены в пищу; люди же все ослабевши, и, словом, я неподвижен»[776].
Но русские не стали ждать конца назначенного срока, когда их будут сторожить особенно строго. В ночь на 8 июля они вышли из Шах-Булаха и двинулись в направлении другой маленькой крепости, Мухрат. Чтобы ввести противника в заблуждение, несколько солдат осталось в крепости, продолжая обычную перекличку караульных, и только когда отряд отошел на безопасное расстояние, присоединились к своим товарищам. Во время этого ночного марша разыгралась драматическая сцена: на пути оказалась глубокая промоина, через которую невозможно было перевезти пушки. Бросить орудия солдаты не могли по двум причинам: во-первых, оставление врагу такого трофея всегда считалось делом, порочащим воинскую честь. Во-вторых, что в данном случае было важнее, только картечными залпами горстка измученных солдат могла отбивать налеты многочисленной вражеской конницы. Изготовить переправу было не из чего: путь пролегал по безлесной каменистой пустыне. Тогда четыре солдата добровольно согласились составить мост из собственных тел: двое из них в ходе этой операции погибли, а двое остались в живых. Рядовой Эриванского полка Гаврила Сидоров, которому сорвавшееся с камня колесо раздробило висок, был навсегда занесен в списки воинской части. Этот подвиг стал одним из символов жертвенности русского солдата. Картина «Живой мост», посвященная солдатам-героям, украсила Зимний дворец, а ее копии — Военный музей в Тифлисе и офицерское собрание Эриванского полка[777]. 21 октября 1902 года в городе Манглисе перед полковой церковью Эриванского полка был открыт памятник, посвященный героям этого похода. Солидный обелиск окружала ограда из вкопанных в землю чугунных пушек, соединенных цепью. Дополнительным украшением служили четыре пирамиды из ядер. На передней грани постамента были высечены несколько надписей и помещен краткий рассказ о памятном событии; на оборотной — слова самого Сидорова: «Что, ребята, стоять и задумываться? Стоя города не возьмешь. Кто молодец — сюда, ко мне! Прощайте, братцы, не поминайте лихом и молитесь за меня грешного».
777
Путеводитель по Кавказскому военно-историческому музею. 4-е изд. Тифлис, 1913. С. 10-12. (Паг. 2-я).