Последним, вероятно, самым сильным и одновременно самым рискованным фрагментом в послании Чарторыйскому являлось упоминание Цицианова о личной к нему неприязни шаха и, как следствие, бесперспективности его роли переговорщика. «Баба-хан, озлобленный мной и считая, что я все сии завоевания и приобретения делаю своевольно, не охотно захочет войти со мной в переговоры, — писал генерал, — и для того отозванием меня отсель можно бы, я думаю, скорей наклонить его к переговорам, и мой преемник, будучи снабжен от Двора полным наставлением относительно переписки, мог бы тотчас по приезде его сюда начать ее с ним приветствием и объявлением о приезде его на мое место».
Что думал на самом деле этот умный и прозорливый человек? Этого мы никогда не узнаем. Остается только гадать и выбирать, какой ответ в большей степени соответствует нашим представлениям о характере генерала.
Может быть, Цицианов после двух лет управления краем оценил всю сложность стоящих перед ним задач и пожелал уйти непобежденным? На его глазах ценой огромных усилий и потерь удалось добиться лишь символической покорности Джарской области — крошечного уголка по меркам края. Генерал с большим военным опытом понял, какая военно-политическая бездна, способная поглотить тысячи и тысячи жизней, разверзлась перед ним. Возможно, Цицианов избрал такое предложение как своеобразную форму ультиматума: если в Петербурге настаивают на немедленных мирных переговорах — пусть присылают другого человека, который не имеет личной вражды с Баба-ханом. Хотя он и понимал, что даже обиженный его строптивостью Александр I вряд ли решится «поменять коней на переправе». А может быть, Цицианов был жестоко обижен открытым признанием того фронта, на котором он сражался и рисковал жизнью, фронтом второстепенным? Он прекрасно понимал, что его не отправят на покой, а дадут важную должность в армии на европейском театре военных действий. Два его преемника на посту командующего Кавказским корпусом — А.П. Тормасов и Ф.О. Паулуччи — в 1810 и 1812 годах были отозваны Александром. Первый возглавил Дунайскую армию, передав ее впоследствии генералу Чичагову; второй был начальником штаба сначала 3-й, а затем 1-й Западной армии. В октябре 1812 года Паулуччи стал рижским военным губернатором и начальником отдельного корпуса.
13 августа 1805 года Цицианов высказал свое мнение Чарторыйскому о том, что, по его мнению, «…глупая война, которую ведет Баба-хан сердарь с нами, менее делает вреда России в здешнем крае, нежели способствует мне к выполнению высочайше вверенного мне плана, ибо… после всякой его кампании, обнаруживающей его бессилие, какой-либо хан тотчас начинает искать покровительства и подданства российского, а именно после прошлогодней Карабагское и Щекинское ханства служат доказательством истины сего заключения. А ныне после краткой сей кампании, оказавшей еще больше ничтожество Баба-хановых сил, и Ширванский хан Мустафа прислал ко мне с извинениями и с просьбой о принятии в покровительство и подданство, несмотря что в бытность мою в Шушинской крепости я послу его присланное им письмо, не распечатав, кинул в глаза и не принял. Сей коварный хан, обменявшись посланиями со мной нынешней весной и казавшись наклонным к вступлению в подданство, кой час появился Баба-хан в Карабаге, то по требованию сего последнего — от страха ли или от приверженности, 500 человек вспомогательного войска, которых, по окончании кампании, персидские войска, ограбя до рубашки, отпустили. Сие последнее поведение с вспомогательными войсками разнеслось по здешнему краю, и я надеюсь не умножать привязанности к Баба-хану Сколько ни коварен Мустафа-хан, но буде даст мне тех аманатов, которых я требую, тогда, надеюсь, будет нам покорен»[793].