Такое поведение закавказских владык придало дополнительную убедительность суждениям статского советника Литвинова, составившего «Описание Имерети и Мингрелии». Этот чиновник был, безусловно, самым осведомленным из русских деятелей той поры, поскольку находился в самом центре событий. Именно ему пришлось расплетать все запутанные нити взаимных интриг царя Соломона и владетельного князя Дадиани в процессе принятия этими правителями российского подданства. Нет сомнений, что общение с ними способствовало развитию в Литвинове мизантропии, наложившей сильный отпечаток на его донесения. Чего стоит только характеристика местных нравов: «Хитры без тонкости и лжецы без нужды. Когда чувствуют поверхность над неприятелем, мстительны до зверства; трусливы до подлости, видя свою слабость. Не стыдятся обещать то, чего на деле исполнить не хотят и не могут; о верности и хранении данного слова понятия не имеют, измены не стыдятся; всякий живет для себя, нет родства, ни дружбы; имеют наружную набожность, но существу закона не следуют и добродетелей, христианством внушаемых, не почитают; от частого сношения с татарами сердца их сделались скопищами всех гнусных пороков и непонятных по образу наших мыслей противоречий. Число людей из сего общего изображения исключить возможное едва заметно»[830]. Неприязнь Литвинова распространялась даже на климат, хозяйство и растительность края. О главах государств этого региона человек, многократно с ними встречавшийся за столом переговоров, отзывался так: «Царь Имеретинский, так как и князь Мингрельский суть деспоты над своими подданными: они по воле утоляют зверство свое над теми из князей, которые в руки к ним попадаются; но страшатся тех, кои по подозрениям запираются в свои замки, где пренебрегают власть царя и всю его силу, защищают себя от нападений и, может быть, вредят самому царю, ибо несправедливость царя и грозящее подобное мщение каждому из князей привлекают тайных и явных сообщников виновному или невинно гонимому. Пограничные князья, владеющие крепостями, следуют другой системе: они предают себя попеременно власти царя или Дадиани и оттого наиболее уважаемы»[831].
Надо сказать, что записка Литвинова об Имеретии и Мингрелии вызвала откровенное раздражение Цицианова. Это явствует из его письма М.С. Воронцову: «Вы увидите, что он сердится на то, что в дикой, так сказать, земле и между в дикость обратившимся народом дороги не сделаны, как в Англии, и покойный Дадьян (правитель Мингрелии князь Дадиани. — В.Л.) не пьют Алиатико с Шампанским и Мозель с Зельтерской водой. Вот век письма и письменных! Всякий хочет в сочинители влезть, наглостью или искусственно, особливо о такой земле, в которую редко кто поедет поверять его топографическое (о коем он сам говорит, что по большим только дорогам замечал) и политическое описание, о коем сам говорит, что ему никто не хотел правду сказать. Я слова не говорю о том, что правды тут много; да неужто ничего хорошего нет? Мне же не землеописание нужно было, а по требованию нашего министерства сведения, когда пристали, отошли и когда принадлежали. Вот любезные помощники! Да этот из наилучших»[832].