Позиция России в отношении Имеретии и Мингрелии во многом объяснялась недостатком военных сил в Закавказье, которых не хватало даже для защиты ранее сделанных «приращений». Цицианов был просто не в состоянии ни защищать владения Соломона и Дадиани от внешней угрозы, ни удерживать в повиновении их беспокойных подданных. Собственно говоря, Россия была крайне заинтересована не в территории этих двух государств как таковых, а в овладении портами на черноморском побережье и в возможности установления безопасной связи между ними и Тифлисом. На «обустройство» Имеретии Цицианов не имел никаких ресурсов. Доброжелательные и дальновидные современники это понимали. Ф.В. Ростопчин писал ему по этому поводу 12 июня 1804 года: «Теперь остается, покоряя сей край, устроить его частное благоденствие и таким образом, чтобы оное обратилось к общему благу России. Но весьма б я жалел, если бы сие трудное или, лучше сказать, невозможное дело поручено было тебе. На сие ни ума, ни сил человеческих недостанет и, оконча дело военное в царствование Александра Первого, на гражданское потребен век Петра Великого».
После трагической гибели Цицианова царь Соломон попытался использовать неприязнь Гудовича к предшественнику и в своих посланиях обвинял покойного главнокомандующего в коварстве, заявляя, будто бы тот, несмотря на свои уверения, отдал Лечгум мингрельскому князю[847]. Вероятно, новый главнокомандующий уже в самом начале своего правления успел проявить себя как противник прежнего. Иначе трудно трактовать смелость князя Соломона Леонидзе в письме Гудовичу от 8 сентября 1806 года, в котором он позволял употреблять, характеризуя действия Цицианова, слова «донос», «лживые клеветы», обвинять российского генерала в грубом обмане (тот якобы не заплатил ему обещанные 15 тысяч рублей «за труды»). Неудивительно, что грубые выпады в адрес Цицианова сопровождались столь же грубой лестью в адрес Гудовича. 15 сентября 1806 года последний отправил в Санкт-Петербург письмо царя Соломона, в котором покойный главнокомандующий представлен обманщиком, препятствовавшим установлению добрых отношений между Имеретией и Россией. Там же содержался прозрачный намек на то, что крепости Лечгума были отданы мингрелам не бесплатно[848]. Соломон писал: «Цициановым было подтверждено условие, чтобы часть войска стояла в моем царстве, где я захочу; но он нарушил сие условие, и вопреки нам поставил одну роту в Кутаисе: Я неотступно просил его вывести ее и уступить мне город и дворец мой, но после смерти Цицианова вместо вывода того войска вступили в Кутаис, сам генерал Рыкгоф со всем войском, вопреки мне, отнял у меня город и дворец и в самом дворце моем нижние воинские чины содержат блядей-служанок, которые отняты у моих же князей»[849]. В Петербурге смутились только известием о безобразиях в царском дворце, остальным же словам Соломона посоветовали не верить. Царь Имеретии предлагал даже фантастическую вещь — «заново» присоединить свое царство к России. Он, вероятно, рассчитывал добиться своего в процессе новых переговоров. 15 сентября 1806 года Соломон писал Гудовичу: «Мы, свободные ныне от обязательств, нам непосильных и им (Цициановым. — В. Л.) нарушенных, с великой охотой желаем, дабы вы вновь обрели сие царство и новым обязательством утвердили нас на веки… Для этого предаю себя с моим царством в руки ваши, как отца благопопечительного, дабы вы прославили ваше имя, доведя до сведения Высочайшего двора порознь все наши мысли…»[850] Справедливости ради, следует сказать, что Гудович сам вскоре понял, что правитель Имеретии — ненадежный партнер и что продолжение по отношению к нему политики предшественника — самый правильный путь[851]. В 1809 году было перехвачено письмо Соломона Гуссейн-хану Эриванскому о готовности совместного нападения с персами на Грузию. Царь обещал выставить тридцатитысячное войско и способствовать общему восстанию в Грузии против «проклятых русских». Русский главнокомандующий фигурировал в этом документе как «проклятый Гудович»[852].