Но противостояние этих двух фигур основано не только и не столько на личной неприязни. Наследник «переиначивал» дела предшественника не только по принципу «от противного». Они имели диаметрально противоположные представления о задачах империи на Кавказе, о методах управления приобретенными там владениями, об отношениях с горскими племенами и владетелями. Фактически Гудович дезавуировал систему отношений, созданную Цициановым: он стал щедро одаривать ханов, тщетно надеясь добиться их верности, отказался от политики жестких репрессий за малейшие проявления непокорности, ориентировался на местных феодальных владетелей как на опору имперской власти. Если последнее в долгосрочной перспективе могло принести плоды, то методы оказались абсолютно непригодными, свидетельствующими, что главный российский начальник на Кавказе совершенно не понимал вверенного ему края. Только человек, не способный отказаться от тех идеологических схем, которые он привез из Германии, мог после нескольких лет службы на Кавказе дать своим подчиненным следующие наставления по обращению с горцами: «…внушайте им всемерно о спокойной их жизни, о домостроительствах, скотоводстве и хлебопашестве, как о таких вещах, от которых их состояние зависит; вперите в мысль их, колико постыдно воровство и разбой…»[856]
Чтение бумаг, вышедших из-под его пера, наводят на мысль о том, что Гудович не очень ясно представлял себе ситуацию. В 1791 году он предлагал поселить на Кавказской линии 10 тысяч крестьян, которые, не имея опыта жизни в условиях фронтира, стали бы жертвами горских набегов. Его попытки мирными методами добиться подчинения горцев, путем увещеваний прекратить набеги оказались тем более безрезультатными, что на фоне недавней цициановской жесткости выглядели проявлением слабости. Такая резкая перемена курса объясняется сразу несколькими обстоятельствами. Кризис политики устрашения был очевиден, и новый главнокомандующий попытался найти альтернативу бессмысленному кровопролитию. Покорение Азербайджана и разгром Персии были не таким легким делом, как это поначалу казалось. Малочисленность русских войск в Закавказье не позволяла ставить заслоны на всех путях вторжения турок и персов, а мобилизация ресурсов самого края предполагала лояльное отношение к коронной власти со стороны туземцев.
Два последующих главнокомандующих явно рассматривали Кавказ как временное назначение, что и подтвердилось их отзывом на «западный фронт». Тормасов пытался вести кавказскую политику «по-восточному»: вел долгие и витиеватые переговоры, торговался из-за уступок, плел интриги, натравливал одних владетелей на других, подбивал главу пограничного турецкого пашалыка на мятеж, обещая помощь оружием и деньгами. Когда имеретинский царь Соломон, бежавший в Турцию, сумел поднять восстание в своих владениях, главнокомандующий сам руководил действиями войск, применяя методы, которые впоследствии стали обычными для этой войны. Он разрешил гурийцам и мингрелам грабить имеретинские села. «Над бунтовщиками разрешаю оказать примерную строгость, не взирая ни на какое лицо и не делая им никакой пощады», — говорилось в одном из его приказов[857]. В 1810 году он распорядился дотла разорить Ахалцыхский пашалык, служивший туркам плацдармом для вторжения в Грузию. Необычные действия русских так потрясли местные власти, а ресурсы края восстанавливались с таким трудом, что война на этом важнейшем участке фронта фактически прекратилась[858]. Тормасов считал позволительным лишать жизни своих противников руками наемных убийц. Судя по его переписке с полковником Симановичем, царь Соломон не был отравлен или заколот только потому, что не удалось уговорить на такое дело никого из окружения царя[859]. Посылая полковника Лисаневича для подавления восстания в Кубинском ханстве, он писал о Ших-Али-хане: «…приложите все тщание, чтобы или достать его в наши руки, или убить, не имея против него ничего священного, а кто сие исполнит, тот получит в награждение тысячу червонцев и чин с жалованием или имение в Кубе, смотря по состоянию человека»[860]. Постоянно руководя военными операциями, Тормасов не имел возможности заниматься гражданскими делами края. Он терпеливо вел переговоры с имеретинским правителем, но когда выяснилось, что Соломон не в состоянии оказать серьезного сопротивления, главнокомандующий начал действовать умело и решительно, объявив о присоединении Имеретии к России[861]. Чтобы успокоить население, была введена система управления и судопроизводства, в наибольшей степени соответствовавшая народным обычаям и представлениям.
856
Цит. по:
857
861